Лена, 13 лет, и ее брат Тобиас, 10, переехали с родителями в старую квартиру в районе Пренцлауэр-Берг. Пока распаковывали коробки с книгами и бабушкиным фарфором, Лена нашла за радиатором потрепанный дневник с инициалами «К.Ф.» и пятнами от чая. «Смотри, тут про бомбежки и какой-то подвал с красной дверью», — прошептала она, листая страницы. Тобиас, раздраженный, что не может найти свой скейт,
Лика высыпала на кровать купальники и старую карту с пометками маркером. Мать, протирая раковину, крикнула из кухни: «Сколько можно копаться? Марк уже полчаса у ворот свистит». В рюкзак с выцветшим динозавром запихнула банку ванильного крема от комаров — пахло аптекой и детством. «Опять к реке?» — мать швырнула в сумку яблоко, смятое в ладони. «Там плот новый, — Лика прикусила язык, застегивая
Нико, рыжий лисенок с надорванным ухом, сбегает из приюта в рыбацкой деревне под Рованиеми. Он крадется мимо деревянных лодок, пахнущих вяленой треской, чтобы найти отца, пропавшего после стычки с людьми у старого маяка. В тундре Нико сталкивается с Эрной — упрямой совой-подростком, которая роняет сумку с ржавыми болтами: «Твой батя искал *то*, что за сиянием. Но там не пройти — лед трещит, как
В кафе *Синий попугай* на улице Ваци в Будапеште пианист Андраш Такач в 1933 году застрял на одном такте мелодии. Ноты падают с пюпитра, чернильница опрокинута — он пишет *«Szomorú vasárnap»* на салфетке с пятном коньяка. Илона Эрдеи, певица в платье с выцветшим шиповником, пробует вокальную партию: *«Солнце разбилось на куски…»* — голос дрожит, будто струна. В углу Ханс Вехтлер, немецкий
Лена Шульц копалаcь в подвале берлинской хрущёвки, разбирая коробки с дедовскими вещами. Стук дождя по окну заглушил скрип старого системного блока «Robotron» — оранжевый монитор 1984 года замигал сизым светом. «Йонас, глянь — тут BASIC какой-то запустился», — ткнула она пальцем в зелёные строки кода, пока сосед-студент с бутербродом в зубах щупал распухший аккумулятор. Внезапный гул
Фрэнки, пятнадцатилетний посудомойка в отеле *Polaris* на окраине Хельсинки, каждое утро начинал с того, что вытирал запотевшие окна в кухне, пока шеф-повар Арво ворчал на подгоревший лосось. В подсобке, заваленной коробками с замороженными ягодами, он находил записки от Олафа — лучшего друга, работавшего лифтером: *«Сегодня в 312-м опять шум. Проверим после смены?»*. В номере 312, где неделю
Люси, архивариус в муниципальной библиотеке Парижа, случайно наталкивается на потрепанный дневник 1943 года, засунутый между стеллажами с налоговыми отчетами. На странице с пятном от вина — список из семи псевдонимов: *«Жюльен»*, *«Марго»*, *«Ворон»*. В метро она сталкивается с Тео, студентом-программистом, который неделю следит за ее маршрутом. «Ваша бабушка работала на Rue des Rosiers в 80-х? —
Томас, 34 года, менеджер в берлинской логистической компании, каждое утро начинает с попыток собрать близнецов Мию и Йонаса в детский сад «Зонненблюме». В крошечной квартире на третьем этаже в Кройцберге вечно теряется один кроссовок, а на полу после завтрака остаются лужи молока. «Пап, Йонас опять спрятал мой заяц!» — кричит Миа, пока Томас, одной рукой застегивая рюкзак, другой пытается
Эмилия Розье, младшая дочь разорившегося винодела, приезжает в родовой замок Шато-де-Люмьер в Провансе после смерти тети-графини. В спальне с обоями цвета запекшейся крови она находит письма 1873 года: тетя переписывалась с местным аптекарем о «беспокойных снах» и «шорохах в восточном крыле». Садовник Луи, перекапывая ржавый колодец, рассказывает: «Вчера видел ее — белую, как мел, шла вдоль стены
Лера разложила сыр на треснувшей тарелке, пока Марк тыкал вилкой в гитарные струны, проверяя строй. «Ты уверен, что все поместятся?» — спросила она, сдвигая пятно от вина на диване старым вязаным шарфом. Окно в кухне было заклеено скотчем, сквозь щель дуло, но запах чесночных тостов из духовки перебивал холод. Марк фыркнул: «Да хоть пятнадцать человек набьем. У Светы с Даней в прошлый раз дверь с
Егор стоял у доски, пальцы в меловой пыли сжимали подол рубашки. Физичка, Марина Сергеевна, щелкала ногтем по учебнику: «Электроди… э-э…» — он поперхнулся, услышав, как Витька с последней парты передразнил: «Э-э-экскаватор!» Класс фыркнул. «Сядь, два», — бросила учительница, вытирая ладонью кривую формулу на доске. Он вернулся за парту, глотая ком в горле; под ногтем осталась засохшая синяя капля
Фрида Шульц, прачка с обожжёнными от кипятка пальцами, каждое утро пробирается через толпу у лавки Штернов. Там очередь за маргарином: «Пять миллиардов за пачку? С ума сошли!» — хрипит старик в прожжённом пиджаке, швыряя пачку бумажных марок. За углом, в подвале «Чёрного орла», Эльза Ланге стирает помаду с губ — клиент, офицер-инвалид, заплатил ей парой яиц вместо денег. На третьем этаже дома №7