Марина вытирала пот со лба, разбирая коробки в подвале их старого дома на улице Грушевой. Завалы пыльных банок с вареньем, сломанный утюг, фарфоровая лошадка с отбитым ухом — ничего ценного, пока под стопкой газет 1987 года не наткнулась на конверты с женским почерком. «Кому писали?» — спросила она Игоря, протягивая письмо, где упоминались свидания у вокзальных часов. Он отвернулся, поправляя
Егор чинил генератор в подсобке, когда услышал, как Лида разбила кружку в столовой. «Опять ледяшка с крыши упала», — прокричала она, собирая осколки в жестяное ведро. На кухне пахло горелым маслом от вчерашней рыбы, которую Артем пожарил, не вычистив сковороду. В журнале наблюдений за последнюю неделю остались пустые графы — никто не фиксировал температуру после того, как пропали сигналы со
Артём проснулся от запаха жареных блинов, пробивавшегося сквозь щель под дверью. Соседка Лида, как всегда, готовила в семь утра. Он налил кофе в треснутую кружку с надписью «Лучшему папе», которую подобрал на блошином рынке, когда услышал стук в стену — ритмичный, три паузы, два удара. Их общий код. «Опять пятница?» — крикнула Лида через дверь, голос приглушённый. Артём открыл мессенджер: пять
Сергей вытирал масляные пальцы о застиранную робу, глядя, как новенький практикант Артем путает клеммы на старом прессе. «Левым болтом крутишь, — буркнул он, — там же метка стерлась, видишь?» Цех гудел, пахло металлической стружкой и перегоревшим кофе из автомата у проходной. В раздевалке, перебирая замшелые ключи от личного шкафчика, Сергей нашел смятый листок с детскими каракулями — дочь
Эдмунд сорвал восковую печать письма, оставив на пальцах жирные пятна. В каминном зале пахло дымом и перезрелыми яблоками — корзину с фруктами забыли у печи. "Твой брат платит серебром за мою молчаливость", — прошептал советник Годфри, вытирая платком шею. Эдмунд бросил пергамент в огонь: чернила, смешанные с перцем, дали сизый дым. За дверью послышался лязг доспехов — караул менялся на
Максим потушил сигарету об подоконник, размазывая пепел по пластиковой раме. Оля швырнула на стол пачку «Боржоми»: «Ты третий месяц спит как сурок. Может, к доктору сходишь вместо того, чтобы в гараже с Сашкой бухать?» Он молча доел холодную гречку с тушёнкой, глотая комья сквозь першение в горле. В автобусном парке механик Витя, вытирая руки об промасленные джинсы, хмыкнул: «Да ладно, тебе бы
Ленка, 34 года, геолог-одиночка, зимой копалась в архиве заброшенного НИИ под Красноярском. Стекло на окнах покрывал морозный узор, а печка трещала, не справляясь с холодом. В папке с грифом "1959" нашла карту с пометкой красным карандашом: *"Руда? Проверить устье Проточного ручья"*. Дед Егор, сторож, чинил примус в углу, хрипло бросил: "Твой батько тоже за этой дрянью
Виктор копался в мусорных баках за пятиэтажкой, вытаскивал ржавые транзисторы и обмотки проводов. Соседка Марьяна, выбивая ковёр на балконе, кричала: «Опять хлам тащишь! Пожар устроишь!» Он молча прятал находки в карманы пальто с оторванной пуговицей, шаркал по снегу к подъезду. В квартире на втором этаже, где обои в кухне отслаивались возле газовой плиты, Виктор паяльником соединял контакты,
Виктор разгрёб коробку с гвоздями и промасленными тряпками в углу гаража, вытащил конверт с надорванным углом. Письмо от сестры Кати датировано 12 октября: *«Если что-то случится, ищи в старом сарахе за рекой. Не доверяй Никифорову»*. Рука дрогнула, когда Максим, сосед с пятого этажа, вкатил в гараж с банкой «Жигулёвского»: «Опять рылся в хламе? Брось, её три года как нет». Виктор смял окурок в
Элиас, бывший кузнец с обожжёнными пальцами, вломился в трактир «Сломанный якорь», разбрызгивая лужи с порога. Лира, хозяйка заведения, вытерла руки в мокрый фартук, не отрывая взгляда от медной кружки, которую чистила ножом. «Ты знаешь, где он», — бросил Элиас, доставая смятый лист с рисунком змеи, обвившей якорь. Лира рассмеялась, кивнув на старика в углу, жующего селёдку с луком: «Спроси у
Артем, слесарь с завода «Красный луч», возвращался домой через дворы, обходя лужу у подъезда №4. В магазине «Рассвет» купил вчерашний батон — продавщица Галя, жуя семечки, бросила: «Сдачи нет, возьми жвачку». В подъезде его пятиэтажки пахло краской — коммунальщики замазали граффити у лифта. На третьем этаже он уперся взглядом в новую дверь: зеленая, с отколотым сучком на месте глазка. За ней
Лера, пятнадцать лет, живет в пятиэтажке на окраине, где подъезды пахнут затхлой рыбой из мусоропровода. Отец-электрик, вечно пьяный, забыл выключить паяльник — оплавленная розетка дымится на кухне. На балконе, между банками с огурцами, она нашла мертвую бабочку с крыльями, испачканными в липком, как смола. «Это не краска», — прошептала соседка Марья Семеновна, вытирая руки о фартук с пятнами
