Сергей, в потертой черной куртке, спорит с Леной у ларька «Продукты 24»: «Ты вообще понимаешь, сколько им надо?» Девчонка грызет ногти, облупленные от дешевого лака «Вишня». Через три дня — срок, а деньги на расправу с долгом отца так и лежат в конверте под батареей в общаге на улице Гагарина. Клык, местный шишка с татуировкой паука на шее, уже приходил дважды: в первый раз разбил Сергею губу
Максим, учитель математики из спального района Петербурга, случайно наткнулся в букинистическом магазине на обгоревший дневник с пометкой «Δ² + Ω² = 16». В кармане обложки он нашёл ключ от заброшенной лаборатории на Васильевском острове. Его соседка Ольга, реставратор с факультета искусств, разглядела в пятнах на страницах фрагмент карты — «Это не водяные знаки, тут координаты. Видишь, 59°57′».
Анна, учительница младших классов, каждое утро пробирается через сугробы к школе с зелеными ставнями. В учительской она развешивает мокрые варежки на батарее, а на перемене проверяет тетради с фиолетовыми чернилами. Сергей, ее муж, чинит старый автобус в гараже с запахом солярки. Вечером за кухонным столом, облупленным от пара, он молча ковыряет вилкой холодную гречку. «Опять поломка? — Анна
Лиза, в сером свитере с выгоревшими локтями, каждое утро протирала пыль с таблички «Архивный отдел» в питерской библиотеке имени Соболева. За окном — слякоть и маршрутки, глохнущие у Балтийского вокзала. Денис, в растянутом халате из общежития Педиатрического университета, таскал ей кофе из автомата: «Опять твой латте сдох — порошок вместо молока». В перерывах они спорили о Бродском — Лиза тыкала
Саша копался в коробках на антресолях бабушкиной квартиры в Люберцах, когда нашел потрескавшийся конверт с надписью «Хайфа, 1972». Внутри — фото троих детей у подножия маяка и обрывок карты с пометками на иврите. «Ты в курсе, что дед работал в порту?» — спросил он по телефону сестру, перебирая ключи от давно снесенного склада у Рижского вокзала. На обратной стороне снимка чернила расплылись от
Виктория, дочь графа Орлова, в бархатном платье с потёртыми на локтях заплатками, каждое утро кормила лебедей у Летнего сада. Катя, в ситцевой юбке, перешитой из старых занавесок, торговала вяленой рыбой на Сенном рынке — пальцы у неё пахли солью и дымом. Они столкнулись у лавки жестянщика на Гороховой: Виктория выронила кошелёк с вензелем, Катя подняла, но не отдала. «Тебе зачем? — фыркнула
Алексей зашёл в «Пятёрочку» на Ленинградском проспекте, купил чёрный хлеб и банку шпрот. У кассы продавщица Марина, в синем фартуке с выцветшим логотипом, протянула сдачу: «С вас сорок семь, сдача три рубля». Он положил монеты в карман джинс, порванных на левом колене. В метро, между «Соколом» и «Аэропортом», позвонил Мише, соседу по гаражу: «Дачу на выходные не поедем — у меня дела». В трубке
Старший сержант Иван Громов, обмотанный порыжевшим шарфом, ковырял шилом пробитый сапог у развалин смоленской мельницы. Рядом Алексей Семенов, семнадцатилетний новобранец из Уфы, дрожащими руками лепил из махорки «козью ножку» — папиросную бумагу кончились ещё вчера. «Ты бы письмо матери дописал, пока фрицы артиллерию перезаряжают», — бросил Иван, кивая на потрёпанный листок в руке у Алексея. Тот
Лиза закручивает кран в раковине коммуналки на Невском проспекте, но вода продолжает капать. Соседка Нина Петровна стучит по батарее из-за шума, кричит через дверь: «Опять потоп устраиваешь!» Вечером Лиза сбегает к набережной Мойки, где Андрей, парень со стройки через дорогу, ждет ее с пакетиком теплых чебуреков. Он в краске на джинсах, смеется: «Держи, а то опять про библиотеку свою забудешь
Сергей, в армейской куртке с потёртыми локтями, приезжает в Нижнеозёрск — городок, где улицы в феврале покрыты слоем снега с угольной пылью. Его отец Иван, владелец полуразвалившейся мастерской «УралАвто», встречает сына у ворот: «Опять бронежилетки не хватает?» — бурчит, поправляя очки в железной оправе. В гараже пахнет соляркой и металлом; на верстаке валяется разобранный двигатель от КамАЗа
Ермаков, капитан с подбитым плечом, и Гуров, сержант-снайпер, тащили майора Соколова через скалы Северного Кавказа. Раненый хрипел: «Бросьте… сами уйдёте», но его проигнорировали. Спрятались в развалинах котельной — ржавые трубы шипели паром, пахло гарью. Гуров, откручивая флягу, рвал гимнастёрку на бинты: «Самогон вместо йода. Зато дешёво». Соколов скривился, когда алкоголь лился на пулевое
Николай каждое утро заводил «Газель» скорой с потертыми боками, развозил фельдшеров по вызовам. В кабине пахло йодом и вчерашними сигаретами, на панели валялась смятая пачка «Беломора». После смены он заезжал в пятиэтажку на окраине Петербурга, где в холодильнике ждала банка тушёнки, а на столе — квитанция за свет с красной пометкой «Просрочено». В больнице им. Боткина, куда часто забирали
