Лера высыпала кофе из термоса в жестяную кружку, пока Витя копался под капотом «Нивы». На заправке под Рязанью пахло бензином и жжёной резиной. «Опять ремень свистит», — бросил он, вытирая руки об рваную куртку. Саша тем временем рисовала на пыльном стекле смешные рожицы, пока не заметла трещину на лобовом. «Смотрите, паук ползёт», — ткнула пальцем в паутину у зеркала. Из рации внезапно вылез
Эйнар, рыбак с потрескавшимися от соли пальцами, каждое утро выгружал ящики селедки на причале Копенгагена. Его жена Маргрете, в платье с выцветшими заплатками на локтях, таскала корзины с рыбой в лавку брата-алкоголика, Карстена, который ворчал: «Твой муж снова забыл про скидку для семьи?» По вечерам Эйнар задерживался в портовой таверне, споря с матросами о ценах на угорь, а Маргрете штопала
Андрей Попеску, полицейский из Бухареста с поджившим шрамом на левой руке, приезжает в село Вранча после звонка соседки: «Твою тётю нашли в колодце, но это не самоубийство». На похоронах он замечает, как староста Василе шепчется со священником Думитру, вытирая пот со лба платком в синюю клетку. Первая ночь — крики из бара «Карпаты»: местного лесника Георге нашли в овраге с перекрученной шеей и
Эви Харт, корректорша в *Chicago Daily Tribune*, замечает повторяющиеся опечатки в некрологах — вместо букв цифры. «Слушай, Джек, — тыкает пальцем в газету коллеге-фотографу, — это не наборщик пьян. Тут координаты». Они пробираются ночью на заброшенный мукомольный завод у реки Чикаго, где находят ящик с женскими туфлями 23-го размера, все левые. В одной — свёрток с волосами пепельного цвета и
Лика затянула гаечный ключ потуже, пока клиент в помятой кепке тыкал пальцем в промасленный двигатель. «Завтра заберу, ладно? Сыну на свадьбу — ждать не могу», — буркнул он, вытирая ладонь о комбинезон. Она кивнула, хотя знала: синий «Москвич» 1987 года сгнившими поршнями встанет снова через неделю. В углу гаража, за ящиком с прокладками, Марк копался в коробке с отцовскими вещами — потрепанный
В Детройте Кэл Дэлонг копается в двигателе старого «кадиллака», пока не приходит письмо о смерти отца. Он звонит младшему брату Эли, который в это время разливает виски в баре на Бурбон-стрит. «Ты помнишь ту коробку с гвоздями, что он всегда держал под кроватью?» — спрашивает Эли, разглядывая фотографию с обгоревшим углом дома на заднем плане. Через три дня они встречаются в Неваде, в городке
Люси, рыжая шестнадцатилетняя девчонка с веснушками на переносице, моет полы в марсельском кафе *La Brume*. В кармане фартука находит смятую записку: *«Прости, не могу вернуться. Ищи меня на улице Клиши, 17. Париж»*. Подруга Мари, разворачивая круассан, фыркает: «Почерк похож, но откуда у твоего папаши деньги на билет до столицы?». Люси молча крутит в руках ключ с выцарапанными инициалами «М.Л.»
Лука, 23 года, моет чашки в кафе *Caffè degli Angeli* на окраине Рима. Каждое утро он подбирает с пола крошки от корнетти, пока хозяйка, синьора Роза, ворчит: «Если бы твой отец увидел...» По четвергам после смены Лука исчезает в подвале дома на via Tiburtina, где пахнет краской и старыми газетами. Там он перепечатывает украденные паспорта — лицо друзей детства, Марчелло, научил его менять
Лейла Морган, 27 лет, моет чашки в кафе «Белый Кролик» на окраине Сан-Франциско. Ее смены заканчиваются в 11 вечера, она едет домой на метро, слушая подкасты о древних артефактах. В пятницу, разгружая коробки со старым фарфором для владельца кафе, мистера Чена, она натыкается на деревянную маску с трещиной на левой щеке. «Выбрось в мусорку, если мешает», — говорит Чен, не отрываясь от
Лина, сингапурская грузчица в порту Танджонг-Пагар, нашла в ящике с вьетнамским кофе потрёпанный дневник 1940-х. На странице с водяными пятнами — схема тоннеля под мечетью Кампунг-Лама в Куала-Лумпуре. «Кто оставил это между мешками?» — спросила она пожилого кладовщика, тыча пальцем в подпись «Хашим». Тот отвернулся, закурив: «Спроси у французской девчонки, что вчера снимала доки». Тем временем
Фрэнк Коттон купил резную шкатулку на базаре в Танжере, притащил её в свой полуразвалившийся дом на окраине Лондона. В гостиной пахло сыростью, обои отслаивались возле камина. «Смотри, Джулия, тут шестерёнки, как в часах», — провёл пальцем по узорам, нажимая случайные выступы. Цепкие крюки впились в его грудь, когда из теней вышли существа с гвоздями вместо глаз. «Боже, они настоящие!» —
Томас Бойд, сенатор от Нью-Йорка, в пятницу в 8 утра застрял в лифте отеля *Marriott* с конвертом, набитым сотнями. Рядом — Эдди Моралес, его зам, нервно щелкающий зажигалкой. "Ты обещал бросить эти дела после истории с мостом", — Эдди тычет пальцем в пятно виски на рукаве Томаса. Тот молча поправляет галстук, подарок дочери с вышитыми единорогами. Через час он уже в суде Бруклина,