Городничий Антон Сквозник-Дмухановский, получив письмо о тайном ревизоре, срывает собрание чиновников в своей конторе с облупившейся краской на стенах. Судья Ляпкин-Тяпкин, поправляя потёртый мундир, бормочет: "У меня в суде гуси под столом бегают — не до проверок". Почтмейстер Шпекин, привычно вскрывающий чужие письма, находит сообщение о столичном чиновнике, едущем инкогнито.
Лёха, 12 лет, прятал сестру Марину в сасном сарае за хлевом, когда немцы вошли в деревню. Отец ушёл "за солью" три дня назад — так он шепнул, завязывая рваные обмотки. Слава, соседский парнишка с оспинами на скулах, принёс полкочана капусты: "Твой батя к лесным подался, я фрицевскую кашу в столовой слышал". Марина, 9 лет, теребила куклу из мешковины — глаза-угольки уже
Ольга и Алексей, пара из Питера, влезают в кредиты, чтоб купить полуразрушенный дом в деревне под Тверью. Ольга, бывшая учительница, таскает вёдрами воду из колодца — насос сломался в первую неделю. Алексей, бросивший офис менеджером, ковыряется в стареньком «Запорожце», пытаясь доехать до райцентра за стройматериалами. «Ты же сам говорил — свежий воздух, тишина», — бросает она, когда он ругается
Антон, пятнадцатилетний парень в выцветшей чёрной куртке, живет с матерью-медсестрой в доме у железнодорожного вокзала. Отец погиб два года назад, туша пожар на лесопилке — об этом напоминает запах гари, въевшийся в старые фотографии на комоде. По вечерам Антон пробирается через дыру в заборе к Лене, соседке с рыжими волосами, которая коллекционирует засушенные лютики в тетради с обложкой от
Вера, воспитательница в детсаду №14, каждое утро забирает сына Гришу из квартиры тёщи на Ленинградском проспекте. Её подруга Катя, корпоративный юрист в офисном центре у метро «Сокол», в перерывах между совещаниями листает инстаграм Лизы — та выкладыет стрижки из своей парикмахерской «Локон» и жалуется в сторис на сломанный фен. «Опять Гриша кроссовки в песочнице забыл, — бормочет Вера,
Лиза, рыжая девочка в потёртых кроссовках, нашла в бабушкином сундуке книгу с выпавшим засушенным васильком. Когда она вложила цветок обратно, комната закружилась, а через минуту она уже стояла на поляне, где корявая берёза шептала: «Третья ветка слева — дергай сильнее». Там же появился Иван в заплатанной рубахе, с ножом за поясом: «Эй, новенькая! Кощей вчера слопал последнего проводника. Хочешь
Кирилл, пятнадцать лет, каждое утро перед школой забегал в гараж к деду, брал старый противогаз с треснутым стеклом. На уроках ОБЖ капитан Семёнов, ветеран с шрамом через бровь, заставлял их ползать по лужам за школой, кричал: «Собирайте ржавые гильзы, не нойте — война не спросит!». Даша, рыжая одноклассница с синяком под глазом от вчерашних тренировок, спорила с Максом, который тайком курил за
Антон, в потёртой кожаной куртке, каждый вечер чинил старый «Электроник» в квартире на Ленинском проспекте. Внизу, у подъезда, Лида в клетчатом шарфе продавала с лотка пирожки с капустой. «Опять лифт заклинило?» — спросила она, когда он, спотыкаясь о ржавые банки у мусоропровода, спускался за паяльником. В ответ он протянул ей кассету с записью джаза 70-х: «Держи, пока не выбросил. Твой
**Первый абзац:** Света, в потёртых кроссовках с отклеенной подошвой, каждое утро пробиралась через двор с облупившейся детской горкой к спортшколе. В раздевалке пахло хлоркой и старым деревом — Лиза, перематывая кисти эластичным бинтом, ворчала: *«Опять эти сальто… Спина трещит, как у бабкиной комода»*. Аня, младшая, втихаря доедала булку с изюмом, пряча крошки под скамейку. Тренер Марина
Антон, студент-биолог с потрепанным рюкзаком, и Лера, его подруга в выцветшей кофте, приехали в лагерь «Сосновая роща» после шести часов на раздолбанной «Газели». Сторож Николай Иванович, пахнущий самогоном и махоркой, бросил ключи от барака: *«После заката — не шляйтесь, тут ветер деревья ломает…»*. Ночью Лера услышала скрип качелей за окном — на ржавых цепях раскачивалась девочка в платье,
Лиза из Екатеринбурга, в растянутом свитере и с потёртым рюкзаком, каждое утро проверяла форумы пропавших детей. Она помнила, как в семь лет потеряла брата в московском метро: толпа, запах жареных семечек, его рука выскользнула из её ладони у эскалатора на «Комсомольской». Сейчас она работала в кафе на Арбате, разливала кофе в треснутые кружки, а по ночам оставляла комментарии под постами блогера
Олег приехал в деревню Светлое после того, как умер его дед. В доме пахло затхлостью и пеплом — печь не топили с зимы. На кухонном столе нашел потрескавшийся самовар и пачку писем 40-х годов, перевязанных шпагатом. «Опять эти ветки засыпали весь двор…» — пробормотал он, глядя в окно на берёзы, почти придавившие крышу сарая. Ирина, соседка, принесла банку солёных огурцов: «Дед всё твердил — рощу