Настя, 28 лет, переезжает в московскую квартиру к Сергею, своему новому мужу-бизнесмену. Его дочь от первого брака, Лера, 16 лет, встречает её с подчеркнутым равнодушием: «Пап сказал, твои вещи сложить в коридоре — мою комнату не трогай». В первые дни Настя находит свои туфли в мусорном ведре, а в холодильнике вместо обещанных продуктов — бутылку шампанского с запиской «Для скучных вечеринок».
В Париже русская официантка Аня с рыжими веснушками и рваными джинсами пытается выговорить «pain au chocolat» в булочной на улице Монторгей. Продавец-алжирец Самир, щурясь от утреннего солнца, поправляет: «Пэн о шокола, *мадемуазель* — тут "н" глотают». Она краснеет, роняет монету в лоток с мятными леденцами. По вечерам Аня моет посуду в кафе «Le Dôme», где шеф-повар Жерар ворчит на её
В центре — драматург Иван Греков, пишущий сатирические пьесы под псевдонимом «Шаткий». Москва, 1570-е. После спектакля в кабаке «Сокол», где актёр в рыжем парике высмеивает бояр-казнокрадов, Грекова вызывает опричник Федот Ржевский: *«Царь велел спросить — про ворона в твоей басне это про него ли?»* Греков, пряча дрожащие руки в рукава овчинного тулупа, бормочет: *«Ворон — птица вещая, а не
Лиза приезжает в провинциальный городок после смерти отца, Игоря Семёновича, который сорвался с крыши заброшенного завода. В старом доме, пропахшем нафталином, она находит в ящике комода записку: *«Если со мной что-то случится — ищи в синей папке»*. Сестра Катя, учительница младших классов, заваривает крепкий кофе в эмалированной кружке: «Ты правда веришь, что это несчастный случай?» — «Папа
Анна, медсестра из провинциальной больницы под Тверью, каждое утро заворачивает в столовой два бутерброда с колбасой — один себе, второй оставляет санитарке Галине. «Опять картошку на ужин готовила? — бурчит та, разминая поясницу. — Муж-то водку с утра трескает, а ты молчишь». В коридоре пахнет хлоркой и варёной свёклой. Анна молча поправляет бирку с фамилией на грязном халате, когда в приёмное
Лида втирает ластиком следы карандаша с кальки, пока Артём тыкает пальцем в её эскиз: *«Опять эти угловатые тени — зритель не поймёт, где лицо!»* За окном студии на Лесной улице хрипит троллейбус, а на подоконнике засохший кактус в жестяной банке из-под ананасов. Семён, закинув ноги на стол с разобранным диапроектором, щёлкает семечки. *«Валите в Киностудию, если хотите гламура. Тут всё должно
В феврале 1917-го в Петрограде на морозных улицах скопились очереди за хлебом. Рабочие Путиловского завода, в засаленных фуфайках, бросили станки и вышли к Нарвской заставе с лозунгами: «Долой войну!» По Невскому шли толпы с иконами и портретами царя, пока казаки не стали пропускать коней сквозь демонстрантов. Николай II, в ставке Могилёва, листал телеграммы с пометкой «Срочно», пока генералы
Аня Соколова каждое утро перебирала учебники в рюкзаке с оторванным брелоком-лисёнком, пока автобус №57 тащился мимо панелек Екатеринбурга. На третьем этаже школы №34, в кабинете с отслоившейся краской на подоконнике, учитель математики Иван Петрович тыкал мелом в её работу: *«Ты тут логарифм через дробь вывела, а в условии степенной рост. Забыла, как задачи по терверу разбирали?»* После уроков
Полина, рыжая с веснушками, ворчит на Лизу за партой: «Опять твой план — вломиться в кабинет директора ночью?» Лиза, крутя в руках брелок с единорогом, бурчит: «А как иначе доказать, что Светлана Петровна ворует деньги с кружка рисования?» За окном дождь стучит по крыше школы №178 в спальном районе Питера, на третьем этаже пахнет мокрыми куртками. Женя, высокая блондинка в растянутом свитере,
Антон копался в двигателе «Жигулей» в своем гараже на улице Гагарина, когда нашел под обивкой сиденья потрепанный дневник. «Слушай, Лиза, глянь — тут про какой-то подземный ход под парком Победы», — крикнул он подруге, вытирая руки промасленной тряпкой. Лиза, перебирая книги в библиотеке имени Горького, отложила пачку формуляров: «Опять ты за конспирологию. Может, просто бред пьяного слесаря?»
В подмосковной деревне Солнечной Сергей Торбеев, 54 года, каждое утро начинал с проверки счета за электричество. Его жена Марина, 49 лет, заваривала чай в потресканном самоваре, доставшемся от свекрови, и бросала: «Опять на лампочки наелся? Ты бы лучше крышу починил, а не копейки считал». Сергей молчал, разглядывая трещину на потолке кухни, которую Марина заклеила детской открыткой 2005 года — от
Любава Соколова, следователь с привычкой жевать мятную жвачку, осматривает тело бизнесмена Григория Петрова в подъезде на Ленинском. Разбитые очки, пятно краски на рукаве — синее, как стены в кафе «Кофемания» через дорогу. Артем Крутов, ее напарник в потертой кожанке, тычет пальцем в следы на полу: «Кто-то тащил его за ноги, смотри — полосы от каблуков». Любава поднимает обрывок квитанции из