Ли Сяо, младший аналитик в рекламной компании на 23-м этаже небоскреба в Шэньчжэне, каждое утро покупает доуцзян у ларька с треснувшим стеклом возле метро. Ее стол завален скетчами кампаний для чайных брендов, а под клавиатурой завалялась записка от коллеги Чэнь Лу: *«В 15:00 проверь статистику по прошлому кварталу — директор Лю запросит»*. В обеденный перерыв она сталкивается с Цзян Ифанем,
Ли Сяо, тридцатилетняя сотрудница маленького книжного магазина в Чэнду, каждое утро начинала с того, что протирала пыль с полок, заваленных старыми изданиями Лу Синя и потрёпанными сборниками классической поэзии. Запах сырой бумаги смешивался с ароматом лапши, которую она разогревала в микроволновке. В перерывах она отвечала на сообщения Чэнь Юя — инженера из Шанхая, чьи тексты всегда приходили
Лян Юн проснулся в комнате, оклеенной постерами незнакомых рок-групп. На тумбочке дымилась чашка растворимой лапши, а из-под двери пробивался запах жареных пампушек. «Шуан, завтрак стынет!» — крикнул женский голос, и он сгреб со стола фиолетовый телефон, на экране которого мигало уведомление из больницы: «Сегодня дежурство в отделении с 13:00». Тем временем Ли Шуан, застрявшая в мужском теле,
Джек Райт, 19 лет, чинит двигатели в крошечной автомастерской «Хаябуса» в районе Хигаси. Каждое утро он вытирает масло с рук об потрёпанный фартук с выцветшей надписью «Не трогай мои инструменты», пока его друг Кайто ворчит: «Опять эти богатенькие на спорткарах приезжают — ни болта не затянут, только пыль в глаза». Однажды вечером, когда Джек копался в старой «Супре» 98-го года, в дверь постучала
Рави, водитель «Yellow Cab», каждое утро протирал приборную панель салфеткой с запахом лимона, пока Аджай, его сосед по общежитию в Бронксе, нарезал картошку для самос в крохотной кухне. Их разговоры крутились вокруг долгов: «Мама звонила, опять спрашивала про доллары», — бормотал Аджай, завязывая фартук с пятном от куркумы. Однажды вечером клиент Рави, мужчина в костюме, швырнул мелочь на
В дождливом Лондоне Эмили Картер, 28 лет, ювелир-самоучка, чинит старинный браслет с сапфирами в крохотной мастерской на Хаттон-стрит. Ее сосед по съемной квартире, Томас Уолш, 31 год, вечно пропадает в подвале, лепя горшки из красной глины. "Слушай, опять у тебя вода капает через потолок", — бросает он, заходя без стука и оставляя мокрые следы от ботинок. Эмили, не отрываясь от лупы,
Лючия Фаллачи, 23 года, каждое утро открывает кафе *Caffè dell'Oro* на узкой улочке возле моста Понте-Веккьо. Её брат Марко, студент-архитектор, вечно опаздывает на лекции в университете Флоренции, оставляя на кухне недоеденные корнетто. За стойкой Лючия находит забытую клиентом потёртую папку с письмами 1944 года, подписанными именем её прабабки — Элена Риччи. «*Che cavolo…* — бормочет она,
В старом киевском районе Подол, возле заброшенного склада с облупившейся краской, Ольга, бывшая инженер-электрик, ковырялась в проводке сигнализации. Её подруга Ира, парикмахер с татуировкой дракона на запястье, ждала у входа, притворяясь, что разговаривает по телефону. «Там еще три минуты, — бросила Ольга, вытирая пот со лба рукавом. — Если Валя не притащит кофе, я сама её придушу». Валя,
Ли Мин, худощавый мастер по росписи шелка, каждое утро поднимался по каменным ступеням к мастерской у подножия башни. Его пальцы вечно запачканы индиго и киноварью — краски для узоров, которые, по слухам, отводили беды от жителей деревни. «Семь лепестков на востоке, три волны на западе — иначе дождь смоет чернила до заката», — бормотал он, поправляя свиток с эскизом, пока соседка-торговка А-Хуа
Светка выезжает из села под Житомиром на рейсовом автобусе с треснувшим задним стеклом. В синем чемодане с наклейками «Киев» — два свитера, тетрадь со стихами и фото сестры Иры, которая осталась с матерью. Наталья, мать, сунула ей в карман свёрток с салом и луком, прошептала: «Там дядя Валера на Святошино, пустит на неделю». Светка кивнула, глядя, как пыль с гравийной дороги прилипает к мокрым от
Лука выходит из поезда на вокзале Неаполя, разминая онемевшую ногу. В кармане жужжит разряженный телефон, а на перроне его уже ждет сестра Джулия в потрепанных кедах и с кофейным стаканчиком, из которого капает на асфальт. «Мама не пришла?» — «Ты же знаешь, у неё опять сахар подскочил, ногу раздуло. Идиот, зачем вообще вернулся?» Она швыряет ему старую зарядку с треснутым штекером — ту самую,
Оксана, 34 года, втиснула потрепанный чемодан с треснувшим уголком между коленями, пока электричка дергалась на подъезде к Киеву. Рядом Аня, восьмилетняя дочь, прижимала к груди плюшевого мишку с оторванным ухом — подарок отца, оставшегося в Луганске. На вокзале запахло жареными семечками, а громкоговоритель хрипел о задержке поезда №217. «Мама, мы теперь тут жить будем?» — спросила Аня, цепляясь
