Алексей, фотограф из Питера, нашел на блошином рынке старый «Зенит» с треснутым объективом. Снимки с него проявлял в ванной, завешенной красным фонариком, — на плёнке кроме пустых дворов и грязного снега появлялся силуэт в пальто, как его собственное, но без лица. Олег, сосед-айтишник, тыкал в отпечатки пальцем: «Ты точно не колдуешь тут? Камера аналоговая, приложениями не подделаешь». Алексей
В Муссури, на задворках заросшего сада, старик Пракаш коптит рыбу над дымящимися углями. Его дочь Мина рубит тыкву на крыльце, брызги сока пачкают синее сари. «Там кто-то ходит под домом», — бормочет Пракаш, вслушиваясь в шорохи под полом. Внук Раджу смеётся: «Это мангусты, деда!» — но к утру на глиняном полу появляются отпечатки босых ног, слишком крупных для ребёнка. В углу кладовки Пракаш
Джон Бентли, экс-оперативник с шрамом над левой бровью, копается в ящике старого школьного кабинета в Вирджинии, когда из-под стопки тетрадей выпадает конверт с выцветшей печатью. Внутри — ключ от сейфа и фото подростка в албанской футболке. «Ты помнишь Гьирокастру?» — шепчет голос в трубке, пока Джон давит стаканчик кофе, оставляя коричневое пятно на расписании уроков. Вспышка: горный перевал,
Степан Бурдей, ветеран АТО, живет в хрущевке на Оболони. Его дочь Катя, с красными слезами туши на глазах, втискивает чемодан в прихожую между вешалкой с его армейским бушлатом и ржавым велосипедом. «Ты ж говорила, это временно», — бурчит он, поправляя фотографию жены на комоде. Миша, семилетний внук, тычет пальцем в пиксели на экране старого телевизора: «Дед, а где тут сохраниться?» Вечерний
Лиза, в очках с треснувшим левым стеклом, ковырялась в электрощите на задворках кафе «Золотой улей». Ее напарница Марта, разжевывая виноградную жвачку для подавления сигналов слежки, шипела в микрофон: «Провода желтые, как твоя куртка в прошлом сезоне — не трогай!» Они выслеживали Луку Бьянки, торговца контрафактным медом, который каждое утро в 8:15 заказывал капуччино с двойной пенкой на площади
В старом пражском районе Жижков Яна замечает треснувшую фотографию в дедовом комоде — на ней незнакомый мужчина стоит у вагона с табличкой *«Прага—Дечин»*. Соседка Маркета, разбирая банки с солеными огурцами, бросает: «Твой дед после войны тайком возил уголь с севера. Спроси старика Томаша на вокзале — он тогда кочегаром был». В рюкзак Яна кладет карту 60-х годов, где красным крестом помечен
Сергей, 34 года, бывший гимнаст, тренирует Анну, 19 лет, в полуразрушенном спортзале на окраине Перми. Зеркала в трещинах, линолеум отслаивается у шведской стенки. Он ставит ей спину, поправляя ладонью под лопаткой: «Скрючилась, как бабка на лавке!» Анна, в потертых лосинах и майке с выцветшим «Adidas», бросает: «У тебя музыка древнее мамонтов!» На перерывах жуют «Рот Фронт» из общего пакета,
Саша, младший аналитик в отделе кредитования, задержалась допоздна — нужно было доделать отчёт по ипотечным займам. Охранник Николай Иванович, потушив третью «Беломорку» в пепельницу из-под кофе, хрипел: «Закрываемся через полчаса, девонька». В подслеповатом свете лампы мелькали цифры на экране, пока дверь не выбили ломом. Трое в чёрных балаклавах прижали её к стулу, требуя код от хранилища. «Не
Анна, медсестра из Нижнего Новгорода, втискивается в переполненную электричку до Москвы — едет к сестре, которая устроила скандал из-за кредитов. На вокзале она сталкивается с Сергеем, водителем грузовика, который разгружает ящики с консервами. «Ты вообще куда прешь?» — бросает он, поднимая рассыпавшиеся банки. Анна помогает собрать, замечает царапину на его руке: «Тебе бы пластырь, а то занесёшь
Оля, десятилетняя девочка с облупленными наклейками на рюкзаке, живет с отцом Семеном в хрущевке возле троллейбусного парка. Отец, водитель маршрутки №214, после смены пахнет махоркой и соляркой. За неделю до Нового года Оля слышит у киоска «Рассвет» разговор подростков: «Дед Мороз — это чтоб малышня не орала. Твой папаша в прошлом году костюм у дяди Васи брал». Вечером она ставит перед Семеном
Лайла Картер, студентка-биохимик, каждый вечер возвращалась в квартиру на Брикстон-роуд мимо патрулей в чёрных капюшонах. Её сосед Оливер, парень с татуировкой в виде перечёркнутого циферблата на шее, однажды остановил её в лифте: «Ты слышала про Эмили из 307? Её увели вчера за три минуты до сирены. Говорят, она рисовала граффити у вокзала Ватерлоо». Лайла проверяла старые лабораторные записи
Надежда, в засаленном фартуке и резиновых сапогах, каждое утро пробиралась через гул курятника, пересчитывая кур дрожащими пальцами. Её сын Сашка, 17 лет, прятал под кроватью шприцы, а по вечерам выпрашивал гривны на «ремонт велосипеда». В сельпо у контейнера с тухлыми яблоками она торговалась с продавщицей Мариной: «Два пакета гречки, а не три… Соль возьму без чека». Дорога домой мимо
