Бан, худощавый программист в очках с треснувшей дужкой, три месяца торчал с командой в кондиционированном контейнере за рынком Чатучак. Они дорабатывали алгоритм для приложения, соединяющего мелких фермеров с ресторанами. «Если добавить фильтр по экологичности, серверы зависнут», — бормотал он, разминая затекшую шею, пока Май, его партнерша в выцветшей футболке с коалами, наливала в пластиковый
Лена чистит иглы в тату-салоне на углу 5-й улицы, когда в дверь вваливается Марко с порезом на щеке. "Они вычислили паттерн," — хрипит он, швыряя на стол фотографию спины мужчины с перечёркнутой паутиной. В холодильнике гудит мотор, пахнет спиртом и старой краской. Ночью Лена пробирается на заброшенный мясокомбинат — там в морозильной камере находит труп с идентичной тату. "Ты
В самодельном посёлке среди чилийских Анд, лето 1990. София, 16 лет, в рваных джинсах, чинит антенну на крыше фургона, чтобы поймать сигнал аргентинского радио. Её сосед Лукас, 17, в засаленной футболке «Iron Maiden», ковыряется в моторе старого Yamaha, украденного в Сантьяго. В диалогах — быт: «Опять генератор сдох, вода в душе ледяная», — кричит София, спрыгивая на землю. Клара, 19, танцовщица
В приморском городке Бэйридж Лила, официантка в забегаловке "Марлин", находит в багажнике ржавого пикапа брата Маркуса окровавленную рубашку с вышитой меткой судоверфи. Маркус, обычно тихий механик, три дня не появляется дома, пахнущем плесенью и старыми рыболовными сетями. «Ты везешь мусор или прячешь трупы?» — Лила тычет в пятно хлоркой, пока брат молча курит на крыльце. На следующее
Марина, бывшая киевская бухгалтерша, приезжает в село Горошковка с двумя чемоданами и треснувшим экраном телефона. Дом тети Любы, доставшийся по наследству, встречает её прогнившими половицами и запахом сырой штукатурки. На второй день соседский плотник Николай, в засаленной куртке и с пачкой «Примы» в кармане, стучит в калитку: *«Печь чинить будешь? Дрова мне на три дня, кирпич — возьмём у
Сория, младший сын в семье торговцев рисом из Баттамбанга, тайком встречается с Мали — дочерью рыбака, которая работает на фабрике по сушке креветок. Отец Сории, Вичера, узнаёт об этом, когда находит в кармане сына смятый чек из дешёвой закусочной у реки, где они сидели вдвоём. *«Ты думал, я не замечу, как пахнет твоя рубашка? Рыбой и гнилью!»* — кричит он, разбивая глиняный кувшин с пальмовым
Ларс, адвокат с мешками под глазами от недосыпа, сидел в своём кабинете на Репербане. За окном гудел порт, а в микроволновке крутился вчерашший берлинский пончик. В дверь ворвался Йенс, детектив в помятом плаще, швырнул на стол папку с выцветшей надписью «2003»: «Слушай, тут в деле про утопленницу в Альстере — отчёт о вскрытии исчез. Копы тогда замяли, но я уверен — это не самоубийство». Ларс
Старшеклассница Юки перебирается в провинциальный городок Сиракава после развода родителей. Её поселяют в старом доме с бабушкой Ханако, которая часами раскладывает сушёные травы на кухонном столе и бормочет о «незваных гостях». Заметив, что Юки видит полупрозрачные фигуры в школьном коридоре, Ханако вручает ей мешочек с солью: «Бросай, если тень зашевелится». В заброшенном святилище за школой
Марко, 35 лет, сидит в переполненной камере неаполитанской тюрьмы за кражу мотоцикла и разбитую витрину пекарни. Его сокамерник Лука, бывший механик с татуировкой Богоматери на предплечье, неделю ковыряет цемент между кирпичами под раковиной. «Тут воняет рыбой, как в порту в пятницу утром», — бормочет Марко, протискиваясь в лаз. Они выползают в канализационный тоннель, но вместо выхода к мусорным
Эмир, худой парень в потёртой кожаной куртке, каждое утро открывал лавку старьёвщика в переулке за Галатской башней. Между пыльными коврами и разбитыми часами он нашёл железную шкатулку с османскими узорами — внутри лежал амулет, обёрнутый газетой 1943 года. «Опять мусор тащишь?» — хрипел сосед-бакалейщик, вытирая руки об фартук. Эмир не ответил: на обратной стороне газеты он разглядел фото
В Варшаве 1940 года историк Эммануэль Рингельблюм в комнате с заклеенными газетами окнами собирает группу: учительница Херша Васер, журналистка Рахель Ауэрбах, поэт Ицхак Каценельсон. Они договариваются фиксировать всё — от цен на хлеб до расстрелов у кирпичной стены. Ауэрбах, притворяясь раздатчицей супа в общественной кухне, записывает рассказы матерей, пряча блокнот под фартук. "У немцев
Вира, медсестра с потёртым пленкой бейджем, каждый день протирала спиртом руки после смены в городской больнице Ченнаи. Её отец, Говинда Рао, сидел в инвалидной коляске у окна их хрущёвки, перебирая чётки — диабет забрал ноги два года назад. На третьем этаже, в палате 307, умер Пракаш, пациент с панкреатитом. Вира помнила, как вколола ему инсулин, а через час нашла тело с синими губами. «Сестра,