Саори, с потрескавшимся лаком на ногтях, разгружала посудомоечную машину в кафе «Аояма», когда заметила пропажу сестры. В крохотной квартире Миюки остались недопитый чай с мятой и конверт от подруги Юми: *"Тот отель за рекой... там ответы. Прости, не могла молчать"*. На карте, приколотой к холодильнику магнитом в форме кота, дрожащей рукой обвела район Хигаси-Мураяма. Таксист высадил её
Старик Дзоруко возился с проржавевшим велосипедом во дворе, когда услышал стук из спальни. В комнате с облупившимися обоями стояла девочка в синем комбинезоне, тыкала пальцем в старый телевизор Hitachi. «Я Алиса. Из 2123 года. Твой дом — точка временного разлома», — сказала она, доставая из кармана квадратный прибор с мигающим светом. Дзоруко почесал щетину: «Дурацкие сказки. Вчера бродячий кот в
В Токио, 1943 год. Инженер-ядерщик Киёси Танака, 42 года, в рваных очках и с потрескавшимися губами, ночами собирает прототип реактора в подвале университета Кэйо. Его жена, Марико, оставляет на столе холодный обед — рис с маринованной сливой — и записки: «Не забывай про Такуми. Школа звонила снова». Лабораторию освещает одна лампа; на стене — схема уранового центрифуги, обведенная детской рукой.
Хинако, в коричневом фартуке с пятном от варенья, вытирала стойку кафе возле станции Сибуя. В дневнике с потрепанным корешком она записала: «Наохиро вернулся. Говорил о поезде, который опаздывал на 15 минут». Он появился в дверях с мокрым зонтом, смеясь: «Ты все еще добавляешь три ложки сахара в эспрессо?» Они сидели за угловым столиком, а за окном мартовский дожзь стучал по асфальту. Он показал
Цукигаро Кагая, командир спецотряда из пяти женщин, каждое утро проверяет заточку меча у порога казармы в районе Фукагава. Её подчинённые — Юдзуки, О-Мин, О-Сэну и О-Кацу — патрулируют причалы, где торговцы прячут контрабанду в бочках с солёной рыбой. Во время обыска лавки специй Юдзуки натыкается на свёрток с опиумом: *"Это не местный товар. Пахнет как смесь из квартала Роппонги"*, —
Юкио, старшеклассник из района Сугинами, каждое утро замечал на стене своей однокомнатной квартиры новые царапины — будто кто-то водил ножом по гипсокартону, пока он спал. После третьего случая он установил камеру-ловушку из старого телефона. На записи: в 2:34 ночи его собственная рука, движущаяся против воли, выводила иероглиф «смерть» на японской бумаге-сёдзи. «Ты влип по уши», — пробормотал
Синтаро, 28 лет, в синей рубашке с пятном от кофе на манжете, каждый день едет из съемной квартиры в районе Адати в офис на станции Сибуя. Утром 12 марта возле велопарковки у супермаркета он находит дрожащего трехцветного кота, застрявшего в пластиковом контейнере для мусора. «Ты тоже ненавидишь понедельники?» — бормочет он, высвобождая животное. Кот исчезает, а вечером того же дня на пороге
Химари, первокурсница с потертым рюкзаком и велосипедом *Miyata*, уговорила Аю, соседку по парте, и Нацуми, застенчивую любительницу книг, подать заявку на создание клуба. Место встречи — заброшенный сарай за спортзалом, где они чистили ржавые цепи тряпками, смоченными в керосине. «Если колесо скрипит, смажь его, а не жалуйся», — бросила Химари, когда Нацуми ворчала на проколотую покрышку.
Мисаки, молодая официантка из кафе «Синий фонарь», каждое утро перед работой раскладывала карты таро на подоконнике своей однокомнатной квартиры. Ее подруга Юко, работавшая парикмахером в соседнем переулке, часто спрашивала: «Опять предсказываешь дождь?» — на что Мисаки молча показывала на карту «Повешенный», заляпанную кофейными пятнами. В том же районе, в крохотном магазинчике сушеных трав,
Харуто Накамура, студент второго курса, каждое утро протирает стойку в кафе «Luna» возле станции Сибуя. Рин Камия заходит в пятницу перед лекциями, заказывает капучино и круассан с миндальной начинкой. Он роняет ложку, когда она спрашивает: «Почему у тебя дрожат руки, когда я подхожу?» В ответ бормочет про холодный пол и сквозняк, хотя на улице октябрьское солнце. Вечерами он перечитывает смски,
Рэйко, хозяйка заведения с выцветшей вывеской в переулке за станцией Сибуя, каждое утро рубила куриные окорочка на узком столе у кухонного окна. Её дочь, Сацуки, 22 года, протирала стойку, на которой остались царапины от десятилетий ножей и бокалов. «Снова недосчитались в кассе, — бросила Рэйко, не отрываясь от разделочной доски. — Ты опять дала в долг этому таксисту?» Сацуки, глядя на пятно от
Саори, с выгоревшими розовыми прядями в волосах, вытирала стойку бара тряпкой с запахом старой соды. За окном мигала неоновая вывеска конбини, освещая аккуратные ряды бутылок с умэбоси и шотландским виски. Каору, в помятом костюме офисного работника, как всегда занял третий стул справа. «Снова «Тихий рассвет»? — она щелкнула ножом для цедры, сбрасывая полоски апельсиновой кожуры в мусорное ведро