Радж Шарма, 22-летний механик из переулков Дадара, чинил старые «Марути» в гараже отца. Каждое утро он завтракал *пао-бхаджи* с матерью, слушая ее ворчание: «Хоть бы женился, а не с этими ржавыми коробками возился». По вечерам гонял на переделанном «Энфилде» по набережной Марин Драйв, обгоняя тук-туки. После стычки с местным криминальным боссом Викрамом Сетхи, который требовал «налог» за гараж,
Рагхав, худощавый парень в очках с потёртой оправой, толкается в очереди за молоком у лавки в переулке Пахари Дхирадж. Шивани, в синем сари с выцветшей каймой, роняет пачку учебников по математике — страницы раскрываются на грязном асфальте. *«Подожди, я помогу»,* — бормочет он, нагибаясь, но задевает её руку. Она отдергивает ладонь, пряча шрам на запястье: *«Не надо. Сама справлюсь».* Вечером
В Мумбаи, на пыльной стройке возле рынка Кроуфорд, 24-летний Виран Малхотра в рваных джинсах таскает мешки с цементом. Его друг Раджу ворчит, закуривая *биди*: «Сколько можно? Хочешь сдохнуть к тридцати?». Вечером Виран возвращается в комнатку с протекающим душем, где мать растирает масалу для ужина. В это время Кашиш Шарма в особняке на Марин-Драйв примеряет пятое за вечер шелковое сари —
Миюки Сато, младший дизайнер в рекламной фирме "StarLine", каждое утро толкается в переполненном вагоне метро между станциями Сибуя и Синдзюку. Её стол завален эскизами упаковок для энергетических напитков, а в ланч-боксе — остатки вчерашнего омюрайса. Хирото Кадзивара, новый менеджер отдела, в первый же день поругался с ней из-за просроченного дедлайна: "Вы что, рисовали это
В Мумбаи, на улице, заваленной коробками со специями, 19-летний Радж каждый день открывал семейный магазин «Шарма Трейдерс» с отцом, Виджайем. Утром Виджай проверял счета, ворча: «Опять касса не сходится. Ты даже цифры запомнить не можешь?» Радж, пряча дрожь в руках, перекладывал пачки куркумы — накануне он стащил 500 рупий из ящика, чтобы купить сигареты друзьям. За стеной слышался гул
Сайладжа, в потёртом сари цвета индиго, каждый день к пяти утра мела ступеньки особняка Шарма в переулке Колабы. Ишани, в шелковом халате, спускалась к завтраку, тыкала пальцем в пятно на мраморном столе: «Опять *кофе* пролила? Или это пот с твоего лба?» — «Прости, мемсахиб, сотру», — бормотала Сайладжа, вытирая тряпкой разводы, пока на кухне подгорал *паратха* для её младшего брата. По вечерам,
Авинаш, парень с рыбного рынка в переулках Старого Мумбаи, воровал электричество через самодельный провод, чтобы холодильник в его лачуге не отключался. Его младшая сестра Прия шила школьную форму под треск лампочки, пока он торговался с поставщиком креветок: *«Сто рупий за кило? Да я их сам в море наловлю!»* По вечерам они ели чапати с карри из одноразовых тарелок, а Авинаш скрывал квитанции за
Деревня Раджпура, штат Раджастхан. Братья Друв и Сурья Шарма спорят у высохшего колодца: *"Тысячи лет наши предки делили воду без линий на карте!"* — кричит Сурья, размахивая потёртой тетрадью с записями деда. Друв, в пыльной рубахе, тычет пальцем в треснувшую землю: *"Сейчас граница — там, где кончается тень нашего дома"*. Их мать, Гита, разливает чай в глиняные кулхады,
Вера Громова, тридцатитрехлетняя комиссар отряда Красной армии, въезжает в уральскую деревню на потрепанной телеге. Рядом — муж Николай, интендант с обветренным лицом, молча поправляет ремень с намертво застывшей кровью. В избе, где поселились, Вера ставит на стол самовар с отбитым носиком: *«Чай пить будешь, или опять засядешь с картами?»* Николай хрипит, вытирая сапоги о половик: *«Тебе бы не
Артём, лейтенант с обожжёнными кистями рук, лежал в полуразрушенном госпитале под Латакией. Рядом, за ширмой, хрипел раненый снайпер, а медсестра Лида, в промасленном халате, меняла ему капельницу. «Тебя ещё не дембельнули?» — спросила она, разматывая бинты. Артём, глядя в треснувший потолок, буркнул: «До осени отстреляюсь». Через неделю его перевели в Уфу — в палату с жёлтыми шторами и вонью
Скэнха втирает тряпкой пол на кухне, пока мачеха Манджу лущит семечки на пластиковом стуле. «Соседи опять спрашивали, где твой отец, — бросает она, не глядя. — Скажи, уехал на заработки. Или стыдно, что дочь в рваных кедрах щеголяет?» Из соседней комнаты доносится хихиканье сводной сестры Шивани — та примеряет новое сари перед зеркалом. Вечером Скэнха перебирает потрепанную сумку: билет на
Раджеш и Прия Шарма переезжают с детьми Анилом (12 лет) и Мирой (8 лет) в двухэтажный особняк возле чайных плантаций Дарджилинга. На второй день Мира находит за кроватью тряпичную куклу с вышитым именем «Лайя» — Прия выбрасывает её в старую цинковую бочку во дворе. По ночам Раджеш слышит шаги на чердаке: поднимаясь с керосиновой лампой, обнаруживает разорванные страницы школьного дневника 1978
