Катя, с рыжими прядями, выбивающимися из-под вязаной шапки, толкала дверь кафе «Мрія» локтем, балансируя с подносом пустых чашек. За столиком у окна Макс в засаленной куртке сварщика листал конспекты по сопромату, оставляя отпечатки пальцев на страницах. «Опять проспал лекцию?» — бросила она, вытирая стол тряпкой с запахом старой губки. Он поднял глаза, доставая из кармана смятый чек: «Слушай,
Оксана, копаясь в коробках на чердаке дома в Чернигове, нашла конверт с надписью «Для Катерины». Внутри — письмо от отца, Василия, погибшего в шахте в 2002-м. Бумага пахла сыростью, уголки обгорели — видимо, кто-то пытался его сжечь. "Чому він сховав це тут?" — пробормотала она, проводя пальцем по строчкам с упоминанием денег, спрятанных под старым тополем у реки Десны. За окном завывал
Артем Семин, в серой куртке с потрепанными локтями, копался в архивах редакции «Голос Правды» на Подоле. На столе — окурки Marlboro, пустая банка из-под энергетика, диктофон Sony 90-х. Вчера на стройке возле ТЭЦ нашли тело мужчины с вырезанным на груди четверостишием: *«Дождь смывает следы, но не грехи»*. Майор Блинов, щурясь сквозь дым сигареты, бросил ему в участке на Лукьяновке: «Ты хочешь
В Киеве, на улице с разбитыми фонарями, Олег, водитель скорой с потёртой кожаной курткой, закуривает у гаража. Его жена Ирина в это время перевязывает рану подростку в задыхающемся от дезинфектора коридоре горбольницы. "Слушай, опять этот Шевченко с района звонил — давление скачет, а лекарств нет", — бросает Олег, затягиваясь. "Скажи, чтоб водку бросил, — отмахивается Ирина, — или
Марія, 67 років, копалася у скрині з відколотими кутами на горищі свого будинку в селі Підлисся. Під зім’ятим рушником знайшла фотокартку батька в гімнастерці — він посміхався, обіймаючи кобилу. "Ти знову до старих папірців?" — почула знизу голос онука Дмитра, який приїхав з Києва, щоб переконати її продати хатину. Він стукав кавовою ложкою об край раковини, де від накипі позеленів
Лера, шестнадцать лет, втихаря записывает каверы на старый ноутбук за шкафом в хрущёвке. Отец, Николай Семёнович, находит папку с треками после того, как случайно задел провод — файлы удаляет, а клавиатуру разбивает кулаком. «Ты думаешь, это жизнь? — орёт он, пахнущий соляркой и махоркой. — Музыкой сыт не будешь! Собирай вещи, поедешь к тётке в Воронеж, в мед готовиться». Лера сбегает через окно,
Оксана, в растянутом свитере с катышками, мешает ложкой в кастрюле борща. Запах свеклы и лаврового листа смешивается с бензиновым шлейфом от куртки Игоря, который только что вернулся с маршрута. "В гараже опять КамАЗ ломался — полдня провозился", — бросает он, доставая из холодильника банку солёных огурцов. На подоконнике треснутый горшок с геранью, за окном — пятиэтажки спального
Алиса, с розовыми прядями в волосах, разгружает поддоны с круассанами в кофейне на Крещатике. Её коллега Леся шутит про «ведьминские скидки» на эспрессо, пока та незаметно чинит сломанную кофемолку взмахом пальцев. На Оболони Марина роется в архиве университета Шевченко — её конспекты по казацким обрядам испещрены пометками «Тарас, проверь даты!» и зарисовками рун. София, затянутая в вышитый
Сара Абу-Халед, 28 лет, работает в пекарне в Рамалле, каждое утро замешивает тесто под радио с новостями о блокаде. Её брат Салим, инженер-нефтяник, приезжает из Берлина с коробкой старых писем от деда — в них шифры, связанные с заброшенным заводом в Лейпциге, где когда-то делали детали для трубопроводов. «Тут не про нефть, тут про людей», — бормочет Салим, разбирая каракули на арабском и идише.
Алма, затянутая в кожаную куртку, выходит из салона красоты на Толе би. В кармане звонит телефон: «Придешь? Все ждут». Она морщится, вспоминая обещание встретиться с одноклассниками через двадцать лет. В кафе «Жулдыз» за столиком с липкой скатертью Ернар, теперь учитель математики в той же школе, нервно стучит ложкой по стакану кумыса. Рядом Гульнара, в платке с узорами, продает на рынке специи,
Марина, учительница литературы в потёртой кофте, каждую ночь корпит над сочинениями в душной «хрущёвке» на проспекте Просвещения. Алексей, её муж, приходит затемно с завода — под ногтями чёрные разводы от машинного масла. «Микроволновка сломалась, грей сам», — бросает она, не отрываясь от красной ручки. Он хлопает дверцей холодильника: «Зачем тогда замуж выходила, если даже ужин не готовишь?»
В селе под Карпатами Игорь Коваль, плотник с облупленными костяшками пальцев, копается в старом сундуке на чердаке дедова дома. Находит письма 1944 года с печатью «Перемышль» и фото женщины в выцветшем платье — бабка Мария, которую дед Василий никогда не упоминал. За окном трещит дизельный мотор — сосед Петро привез цемент для ремонта сарая. «Що ти там, музей відкриваєш?» — кричит снизу сестра
