В полуразрушенной больнице под Рязанью Марк, коренастый мужчина в кожаном жилете, раскидывал карты Таро на ржавой койке. «Тут не тело искать надо, а душу», — буркнул он, подбирая с пола карту «Повешенный», пока оператор наступил на треснувший шприц. В это время Лиза, с маятником в форме волчьего клыка, шарила фонариком по подвалу частного дома в Ленобласти. «Он ошибся, — прошипела в камеру, —
В Алматы грузчик Айдар разгружал тушки баранины на комбинате «Нур-Мясо», когда заметил синеватые пятна на шкуре. Запах гнили перебивал даже вонь формалина. «Эй, Нурбол, глянь — это ж брак?» — крикнул он начальнику смены, тыча пальцем в мясо. Тот махнул рукой: «Санитары проверят. Закрывай контейнер и не парься». Тем же вечером Асель, студентка-медик из Бишкека, увидела в очереди за кумысом старика
Рагна, парень с шрамом через левый глаз, таскал старые доспехи отца по пыльным улицам Киринто. Каждое утро он заходил в лавку старьевщика Цутому, где тот, жуя сушеную рыбу, ворчал: «Опять железный хлам принес? Лучше бы в поле помогал». Вечером, когда солнце садилось за заводскими трубами, Рагна тренировался за сараем — бил кулаками по мешку с песком, пока кожа не трескалась. Однажды на рынке, где
Наталья, студентка биофака, каждое утро пересаживается с оранжевой ветки на синюю у «Парка Победы», чтобы успеть на лекцию по генетике. Вторник начался с опоздания: пока она пыталась застегнуть сломанную молнию на рюкзаке, Александр, парень с соседнего потока по робототехнике, случайно толкнул её плечом, пролив капучино на конспекты. «Ты вообще смотришь, куда идешь?» — вырвалось у Натальи, пока
Артём, инженер-самоучка с обожжёнными смолой пальцами, копался в сломанном паровом агрегате у подножия Петропавловской крепости. Вместо металла — скрипучие балки из прессованной берёзы, вместо угля — сосновые шишки в топке. Лида, его напарница в потёртой телогрейке, тыкала в синий экран рации: «Опять *затихают* на волне 3.14. Говорил, кристалл из карельской слюды вставишь — не будут глушить». Из
Лера, в потёртых джинсах и с наушниками в руке, нашла в кармане куртки билет в кинотеатр «Салют» с датой «1984». За углом, у заброшенного здания с облупившейся вывеской, она столкнулась с парнем в красном спортивном костюме. «Ты как тут оказался? Здесь же проход закрыт», — спросила она, разглядывая его кассетный плеер. «Я всегда тут хожу», — Макс пожал плечами, доставая из кармана жвачку «Турбо».
В деревне Заозерье, заросшей крапивой у покосившихся заборов, пятнадцатилетний Егор каждое утро пробирается через болотистый лес к полуразрушенной часовне. Там он подкармливает дикую лису с рваным ухом — та ворует у него из рук вяленого карася, оставляя на ладонях царапины. "Смотри, дед говорил — рыжие дурачат, чтоб в долги затянуть", — бормочет он, перевязывая рану на лапе зверя
Витя, закутанный в рваный шарф, прислонился к кирпичной стене заброшенного цеха, считая до ста. Его варежка с дыркой на большом пальце скрипела по снегу, пока он прикрывал глаза. Лида, спотыкаясь о ржавые трубы, залезла под конвейерную ленту, вцепившись в телефон с треснутым экраном — мать десять раз звонила, но девочка сбросила вызов. "Девяносто восемь, сто! Иду!" — крикнул Витя, а
Александр, музыкант из Питера, прилетает в Танзанию после письма от полузабытого отца-врача, который исчез пять лет назад. В аэропорту Дар-эс-Салама его встречает Джамал — местный гид в выцветшей футболке с надписью «Спартак». «Твой бабай работал тут, возле озера Маньяра, — говорит Джамал, разминая в пальцах смятый конверт. — Но клиника сгорела. Огонь, знаешь ли, быстрый гость». По дороге
Айсулу, дочь опального инженера-металлурга, прячет в старом гараже за домом коробку с чертежами отца — в них шифр модифицированной выплавки меди, за которой охотятся менты и местный цеховик Талант. Утром, пока мать жарит *баурсаки* на кухне, девушка замечает за окном Бекзата — парня из соседнего района, который ворует провода со столба, чтобы продать на рынке «Барахолка». «Ты за отцовские долги
Кафка Хибино, 32 года, в потрёпанной куртке с нашивкой «Утилизация-4», разгружает грузовик с обломками робота-защитника возле Токийского мемориала. Его друг Идзуру, затягиваясь сигаретой, бросает: «Опять Мина орала из-за задержки?» Кафка ковыряет гвоздём в зубах, кивает на трещину в бетоне: «Говорит, если до заката не расчистим, уволю. А там детская площадка — куски арматуры торчат». Внезапно
Игорь Смирнов, бывший сапёр с шрамом через левую бровь, сидел в душной комнате общежития горного посёлка, разбирая старую карту с пометками карандашом. На столе — жестяная кружка с остывшим кофе и пачка писем от дочери, которую он не видел три года. Анна Волкова, биохимик в потёртой куртке, ворвалась с мороза, стряхивая снег с сапог: «Эти идиоты из управления снова прислали данные с опозданием.