Ататюрк 1881-1919. Часть 2 (2024)

Мустафа задерживается в душном классе военного училища в Салониках, переписывая конспекты по тактике. Преподаватель Намык-бей, щурясь через очки, тычет пальцем в карту Османской Македонии: *«Здесь не линии фронта — тут паутина. Вырвешь одну нить, запутаешься в другой»*. По вечерам Мустафа бродит по припортовым кабачкам, слушая рассказы матросов о забастовках в Стамбуле. В 1909-м он, уже капитан, получает приказ подавить мятеж в столице. На мосту через Золотой Рог сталкивается с однокурсником Джевдетом, перешедшим на сторону мятежников: *«Твои пушки против моей совести — кто громче заговорит?»* После перестрелки в переулке Сиркеджи Мустафа находит в кармане убитого Джевдета письмо от сестры — незаконченное, с пятнами вишневого варенья.

В 1915-м траншеи Чанаккале залиты апрельскими ливнями. Мустафа, обмотав шею шерстяным шарфом, перебрасывается с солдатами пустыми консервными банками — тренирует меткость под смех новобранцев. Ночью в блиндаже он спорит с немецким советником Отто фон Сандерсом: *«Ваши чертежи для идеальной войны, а у нас идеальных камней нет даже для насыпи»*. После отражения атаки австралийцев Мустафа замечает, как младший сержант Али вытирает клинок штыка обрубком ковра, вынесенного из разрушенной деревни. В 1919-м на пристани Самсуна местный рыбак Мехмет, помогая разгрузить ящики с патронами, бормочет: *«Говорят, англичане в Измире кофе варят в наших казармах. Пусть попробуют — он горький, как наша земля»*. В штабе, устроенном в бывшем караван-сарае, Мустафа рвет на клочки телеграмму из Стамбула, бросая обрывки в медный мангал — бумага шипит, сворачиваясь черными жуками.