Сергей просыпается под звук дребезжащего будильника в хрущевке на окраине Нижнего Тагила. На кухне Люда, в растянутом свитере, ставит закипающий чайник. «Смена опять до семи? — бросает она, доставая чугунную сковороду. — Вчера Машка из бухгалтерии звонила: премию отменили, говорят, из-за перебоев с металлом». Сергей молча надевает промасленную куртку, вспоминая, как неделю назад фура чуть не
В Лионе медсестра Камиль Дюваль обнаруживает в квартире пропавшей сестры Элоди потрёпанный блокнот с пометками о встречах в кабаре *Le Sucre* и билетом на метро до станции *Part-Dieu*. На обороте страницы — каракули: *"Лоран, 21:00, задний вход"* и пятно от кофе. В раздевалке ночного клуба она сталкивается с Антуаном, барменом в засаленной косухе, который бросает: *"Твоя сестра
Элен, 27 лет, упаковывает книги в крошечном магазине на rue de Rivoli. Каждое утро она замечает старуху в чёрном пальто, которая садится на одну и ту же скамейку у станции метро Châtelet. В пятницу, после смены, Элен роняет проездной — билет 1984 года с надписью «Clémence D.» — и поднимает его под вой ветра в переходе. Вечером, в переполненном вагоне линии 4, она видит девочку в платье с рюшами,
Линь и Вэй, братья-медведи из деревни у подножия горы Цинлун, копались в старом сундуке на чердаке дома, когда нашли треснувший лазурный кристалл. «Смотри, он теплый!» — Вэй потрогал камень пальцем, но осколок рассыпался, и один кусочек упал в чашку с рисовой кашей. Мать, помешивая суп в глиняном горшке, крикнула снизу: «Не разнесите весь дом!» Решив исправить ошибку, братья нарисовали карту на
Мариана, 17 лет, доярка из чилийской деревни Пунитаки, нашла в кукурузном поле раненую корову с синими пятнами на боку. Животное заговорило на ломаном испанском, смешанном с кечуа: *«Твой дед поливал это место вином… теперь земля кислая»*. На следующий день из коровьего молока начал сочиться густой сироп, который Мариана тайком собрала в пустые банки из-под персикового джема. В Париже
Лукас, 12 лет, нашел треснувший камень с зелеными прожилками возле хижины деда Педро в деревне Алту-да-Серра. "Ты видел, как он светился ночью?" — спросил он у Изабеллы, соседки, которая чинила сеть для ловли пираний. Она вытерла руки о юбку, потрогала камень: "Дед говорил, такие находили возле пещеры Канариу, где река Риу-Негру становится черной как смоль". Они прокрались в
Ади, владелец небольшого магазина в переулке Кемайоран, каждое утро пересчитывал пачки индоми с перченой курицей, пока Лина, его младшая сестра, раскладывала на витрине папки с керапутри. «Соседи опять просили скидку на кетчуп, — бросила она, протирая полку тряпкой. — Говорят, вон та сеть у метро дешевле». Ади хмыкнул, поправляя выцветшую вывеску: «Пусть сравнят цены на сате. У нас порции в два
Ли Хануль, шаман третьего поколения, каждое утро начинал с подношения рисовых лепешек духам предков в крохотной комнатке с треснувшим алтарем. После ритуала он спешил в кафе «Дождевая Капля», где Мин Чжинхи, его соседка с детства, разливала клиентам ячменный чай. «Опять забыл вытечь краску с рук? — смеялась она, указывая на фиолетовые разводы на его ладонях. — Твои духи вчера опять буянили под
Ли Мэй, 24 года, каждое утро протирала пыльные полки в книжном магазине «Зелёный фонарь» на окраине Чэнду. В пятницу, разбирая коробку со списанными изданиями, она наткнулась на потрёпанный дневник 1978 года с пометкой «Линь Юй» на обложке. Внутри — рисунки шелковичных ферм и записи о пропаже работниц. «Сяо, ты слышал про бунт на фабрике в районе Цзиньцзян?» — спросила она коллегу, перебирая
В берлинском пригороде у озера Ванзе собрались пятнадцать человек в серых костюмах. Адольф Эйхман разложил на столе списки с цифрами — 11 миллионов евреев по всей Европе. Гейдрих, поправляя аксельбант, прошептал помощнику: «Протокол должен фиксировать только решения, не эмоции». В углу зала, за тяжелыми бархатными занавесками, стенографистка Лизель дрожащей рукой записывала реплики. За окном
Ли Минь, официантка из забегаловки на Смит-стрит, каждое утро вытирала липкие пятна от чая тау-са на пластиковых столах. Однажды после ливня на задней стене кафе проступили синие иероглифы, похожие на трещины. «Это не граффити, — пробормотала она, касаясь влажной штукатурки, — тут раньше ничего не было». В тот же день к ней подсел Раджив, парень в мятом белом рубахане, разложивший на столе
Лучано Мендоса, 28 лет, копается в двигателе старого Ford Falcon в своей мастерской на окраине Буэнос-Айреса. Замечает, что под ящиком с инструментами завалялась папка с документами на немецком — их оставил предыдущий хозяин гаража, эмигрант из послевоенного Гамбурга. «*Тут чертежи какого-то механизма… И письма с печатью «GeStaPo»*», — бормочет он, вытирая руки об промасленную тряпку. Его сестра,