Акаш, худощавый парень в заляпанной куртке, каждое утро протирал станки на сигаретной фабрике в переулке возле рынка Дадара. Дома, в трёхкомнатной хрущёвке с отслоившимися обоями, его отец Пракаш выплёвывал мокроту в жестяную банку из-под чая, хрипя: "Курил до твоей свадьбы, буду курить до гроба". По вечерам Акаш раскладывал на кухонном столе брошюры о раке лёгких, тыкая пальцем в
Джейк, рыбацкий сын из прибрежного городка Порт-Клэр, находит в лодке отца потёртый блокнот с координатами и пометкой *"Ищи там, где треснул маяк"*. Он прячет находку под кроватью рядом с коробкой старых кассет Nirvana, но младшая сестра Эмили случайно натыкается на записи. "Ты что, собрался уплыть, как они?" — шипит она, держа листок с дрожащими пальцами. Их родители исчезли
Нодока Хибари, рыжая девочка в потёртых кроссовках, переезжает из горной деревни в приморский городок. В школе-интернате с конюшней её встречает Токо Тэндзин — высокая брюнетка в сапогах для верховой езды, размахивающая щёткой для чистки лошадей. "Здесь не няньчатся, — хрипит Токо, указывая на стойло с серой пони. — Кормишь сама, чистишь сама, тренируешься до седьмого пота". Нодока,
Эмили Кларк, 14 лет, каждое утро перед школой забегает в кафе *Сосновая шишка*, где работает её старшая сестра Лора. Они спорят о том, стоит ли ставить на главной площади Эвергрина старую серебряную ёлку вместо сгоревшей в прошлом году. «Ты как мама — вечно цепляешься за прошлое», — бросает Лора, вытирая следы от горячего шоколада на стойке. В гараже отца, Дэйва, пахнет хвоей и масляной краской:
Рори Блэквелл, рыжая девушка в растянутом свитере, копается в коробках на чердаке старого дома в Бруклине. Рядом валяется её младший брат Джо — в наушниках, с гитарой на коленях. В пыльном сундуке под разбитой лампой Рори находит дневник 1923 года: *"Эмили Маршалл. 17 лет. Отец запрещает выходить после шести..."* — и выпавший снимок фабрики у парка Проспект. "Джо, смотри, даты
В Сан-Хосе, в перегруженной больнице Сент-Мария, Шон Мёрфи, хирург с синдромом Аспергера, постоянно теребит канцелярский зажим в кармане халата, чтобы успокоиться. Он живет в съемной квартире с голыми стенами, ест на завтрак только вафли с арахисовой маслом, а по пути на работу считает трещины в асфальте. На утреннем обходе медсестра Джессика ворчит: *"Опоздал на 12 минут, Мёрфи.
Джой втискивает коробку с гирляндами между стопкой подарочной бумаги и подгоревшим имбирным печеньем. За окном снег припорошил крыши домов в Брикерсвилле, но ей некогда смотреть — завтра ярмарка на центральной площади, а её пекарня «Сладкий орех» даже не украшена. «Ты опять забыла про мамин рецепт глинтвейна?» — хрипит в трубку брат Бен, пока перебирает гирлянды в гараже. Джой роняет ложку в
Авика, младший библиотекарь из переулков Дадара, нашла потёртый сценарий в коробке со старыми бенгальскими романами. На обложке — пятно от чая и подпись «Р. Малик, 1972». Она отнесла его Раджу, владельцу видеопроката «Синема-нанди», который каждое утро раскладывал кассеты с болливудскими хитами у входа. «Смотри, тут третья сцена повторяет наш сон... про дождь и зонт с дыркой», — тыкала она
Лера, в розовой кофте с вытянутыми рукавами, спорит с младшим братом Витей у подъезда: «Это ты вчера «Спорт» потерял, а не я!» Они дежурят у ржавого гаража, проверяя карманы в поисках последней наклейки из жвачки. За спиной — горка из покрышек, на асфальте мелом расчерчено поле для «классиков». Бабушка Мария Степановна зовет их через открытое окно пятого этажа: «Лестницу протирать, а не болтать!»
Линь, студентка с облупленным лаком на ногтях, подрабатывает в кафе на узкой улочке Ханоя. Она роняет поднос с *кафе суа да* прямо на Хоанга — парня в мятом офисном пиджаке, который каждое утро покупает у неё *бань ми* с паштетом. «Ты специально?» — бормочет он, вытирая кофе с часов Casio. «Да я бы чай тебе на голову вылила, знай заранее», — огрызается Линь, пряча за ухо прядь волос, пахнущих
Юки в розовом кимоно с выцветшим узором ждала Хироши у алтаря синтоистского храма в Нагано, пока дождь заливал глиняные горшки с хризантемами. Ее мать, Рэйко, щелкала счетыком в углу — пересчитывала конверты с деньгами, бормоча: «Тридцать тысяч иен от дяди из Осаки… смехотворно». Свечи погасли из-за порыва ветра, когда шафер Кейта уронил поднос с сакэ. «Простите, я…» — начал он, но крик тети
Лара, с потёртым рюкзаком и привычкой жевать мятные леденцы, приезжает в деревню под Сибиу после письма от сестры Арибель, которая исчезла три недели назад. В старом доме с синими ставнями она находит разорванные страницы дневника с пометками «Țara Frumoasă» и ржавый ключ в жестяной коробке из-под печенья. Дед, Николас, сидит на кухне, курит трубку и отмалчивается, пока Лара не тычет ему под нос