В прифронтовом городке Ровеньки следователь Олег Бойко, в прошлом киевский опер, расследует убийство местного копателя янтаря. Тело нашли в затопленном карьере с куском необработанного камня в кулаке. На допросе в участке, пахнущем сыростью и дешевым кофе, брат погибшего, Вадим, тычет в Олега пальцем: «Твои погоны тоже в грязи увязли — сам проверишь, кто из ментов с «чёрными копателями» делит
Артем, 17 лет, в рваной куртке с выгоревшим капюшоном, сидит на парапете киевского метромоста, сжимая в руке разбитый экран телефона. Внизу — Днепр, покрытый апрельским льдом. «Ты вообще слышал, что я сказала?» — Марина, в красных кроссовках и с рюкзаком, заляпанным краской из одесского граффити-кружка, тычет ему в бок палкой для селфи. Она ищет брата, который исчез после работы на стройке в
Олег, электрик из жилмассива на окраине Киева, каждое утро начинал с попыток починить проводку в подъезде, где соседи вечно воровали пробки. Его дочь Аня, 14 лет, рисовала углем на обрывках обоев, пока он ругался с бабкой Зиной из 5-й квартиры: «Опять ваша стиралка полблока вырубила!». В пятницу, после аварии на ТЭЦ, он нашел в сугробе возле гаража «Таврии» щенка с перебитой лапой — принес домой,
В центре — следователь Олег Марченко, засыпанный папками в тесном кабинете киевской прокуратуры. На столе: кофе в пластиковом стакане с отпечатком помады (не его), распечатка смс-переписки между местным депутатом Василием Руденко и предпринимателем Игорем Ковалем. "Сколько раз повторять — я не заказывал эти поставки", — Руденко бросает зажигалку на стол во время допроса. Марченко
Оксана, 34 года, работает в аптеке на левом берегу Киева. Каждое утро она пьёт кофе из гранёного стакана, доставшегося от бабушки, и идёт на работу через двор с облупленными качелями. В четверг, разбирая коробку с бинтами, она обнаружила раненого голубя с обожжённым крылом у мусорных баков. «Ты что, с неба упал?» — прошептала, завернув птицу в свой клетчатый шарф. Дома, в хрущёвке на пятом этаже,
В Киеве, на заброшенном причале возле моста Патона, капитан Олег Марченко и лейтенант Марина Шевченко ковырялись в ржавых ящиках с контрабандой. Марченко, в потёртой куртке с выцветшими нашивками, достал из кармана мокрую пачку «Мальборо»: «Опять эти китайские боты с наклейками «Made in Poland»… Кому они нужны?» Марина, поправляя берет, кивнула на след солярки, ведущий к полуразрушенному ангару
Оксана, кассирша из супермаркета «Велмарт» на Оболони, находит брата Андрея спящим в ванной с зажатым в руке армейским жетоном. Он вернулся из-под Изюма три дня назад, но до сих пор не распаковал рюкзак с прожжённой по бокам тканью. «Ты ж сам говорил, там никого не осталось», — бросает она, разбирая банки с солеными огурцами на кухне. Андрей молча чинит старый «Днепр» в гараже, заваленном ящиками
В селе Подлипцы дядя Иван, столяр с обожжёнными смолой пальцами, ковырялся в старой мастерской. Его племянница Оля, 14 лет, принесла ему чугунок с борщом, на дне которого плавало яйцо. «Слышь, дядько, мать сказала — к осени крышу перекроить», — бросила она, разглядывая незаконченный гребень с выжженным узором. Иван кряхтел, доставая из сундука фронтовые письма отца: «Его же немцы в сорок третьем…
Оксана втирала соль в горбушу, когда зазвонил телефон. В рыбном цеху под Одессой пахло льдом и тиной. «Сьогодні мамі стало гірше, – голос брата з-за шуму стрічкового конвеєра звучав як з-під води. – Потрібні гроші на ліки». Вона протерла мокрым рукавом щёку, оставив блестящий след чешуи. «А де твої зарплатні?» – спитала, притиснув трубку плечем. Андрій хрипло засміявся: «Ти думаєш, я не
В центре Киева, на Подоле, Оля втирает ладонью разводы на стекле своей кофейни «Серая чайка». За окном — хриплый гудок трамвая №18, который она ненавидит с детства. В дверь вваливается Макс, ее бывший, с потрескавшейся гитарой за спиной и пачкой старых писем в руках. «Ты жгла их на балконе, да? — тычет пальцем в желтые листы. — А я газовую плиту три дня чинил, воняло паленым». Оля отворачивается
В пригороде Киева Сергей, электрик с тремором в левой руке, вскрывает сейф в подсобке магазина «Светлячок». В кармане — фото сестры Оксаны, которой нужны деньги на операцию. «Три минуты, не больше», — бормочет он, услышав скрип двери. На выходе его ждут двое в чёрных куртках: «Доктор хочет поговорить. Ты вчера косяк допустил — сигнализация на Шулявке сработала». В баре «Верба» мужчина в очках с
Оля, 15 лет, находит в старом чемодане Ирины справку о усыновлении. Они живут в хрущевке на Оболони — кухня с отслоившейся плиткой, гул холодильника перебивает тишину. «Ты даже суп пересолила. Как чужая», — бросает Оля, толкая тарелку. Ирина, не отрываясь от мятой папки с печатями детдома, шепчет: «Твоя мать в Чернигове. Лида. Продает носки на рынке». На следующий день Оля крадет из кошелька