Лена, архитектор из берлинского района Пренцлауэр-Берг, каждое утро заваривает кофе в синей эмалированной кружке, пока её муж Томас, хирург из клиники «Шарите», молча просматривает почту. Дети, восьмилетний Лука и двенадцатилетняя Миа, спорят за последний кусок штоллена за завтраком. На работе Лена рисует эскизы жилого комплекса, но мысленно возвращается к вчерашней встрече с Давидом —
Джорди Меррик, пятнадцать лет, таскает угольные мешки на доке Ливерпуля. Его отец, Томас, пропал в штольне два года назад — тело так и не нашли. Мать, Мэйбл, стирает бельё в цинковом тазу, пальцы в трещинах от щёлока. «Сходи к мистеру Харгривзу, спроси про расчёт», — бросает она, развешивая простыни во дворе-колодце. Джорди молча кивает, зная, что хозяин верфи снова отмахнётся: «Долги отца ещё не
Люк Моро, 32 года, вынужден переехать в ветхий дом на окраине Лиона после смерти отца-алкоголика. В подвале он находит коробку с письмами 1980-х, адресованными некой Изабель Шарль — бабушке, о которой семья молчала. «Почему мать сожгла все фото?» — спрашивает он сестру Элен за кухонным столом, разглядывая пятно вина на потрескавшейся скатерти. Та молчит, чистя картошку ножом с обломанным
Антонио Каротенуто, комиссар из Рима, приезжает в горную деревню Саглиано расследовать контрабанду. На рынке он сталкивается с Марией Де Рита — местной повитухой, которая торгует яйцами и спорит с крестьянином из-за цены на сыр. «Ты бы лучше молчал, — перебивает она, — твоя жена вчера три часа рожала, а ты тут торгуешься за две лиры». Антонио, пытаясь вникнуть в местные порядки, замечает, как Дон
Кирилл, водитель скорой с облупившимся термосом в руках, застрял на Садовом кольце. В салоне — роженица Алина, кричит: «Через пять минут кончатся схватки, везите через пробки!» Рация хрипит: «Вызов на Ленинградке, ДТП с ребёнком». Он протискивается между такси, вспоминая обещание Насте встретить полночь. Та в хрущёвке на Профсоюзной красит губы перед зеркалом, но слышит грохот из-за стены.
Кэйта, 32-летний курьер из пригорода Осаки, каждое утро объезжал пробки на потрёпанном синем велосипеде с корзиной для пиццы. В пятницу, когда начался тайфун, он свернул в переулок за супермаркетом Maruetsu, чтобы избежать встречи с бандой школьников, которые месяц назад разбили ему фару. «Ты как старая кошка — шарахаешься даже от теней», — сказал ему накануне коллега Юкио, вытирая руки масляной
Багз Банни в рваном смокинге топчется на сцене киностудии, рядом валяется моток киноплёнки. Даффи Дак в цилиндре тычет ему в грудь лапой: «Ты думал, я не замечу, как ты подменил табличку с моим именем на свой?» Багз лениво поправляет галстук-бабочку: «Милый, это не подмена — эстетический выбор». За кулисами Йоземит Сэм в сапогах со шпорами роется в ящике с гранатами, бормоча: «Где тут чёртов
Катя, 17 лет, живет в пятиэтажке на окраине Москвы, где в подъезде треснутые почтовые ящики и вечно пахнет жареным луком из квартиры №12. Отец, Сергей Иванович, водитель трамвая №7, после смены чистит форму щеткой с облезлой ручкой. Катя рисует граффити на гаражах возле промзоны — чьи-то глаза, обведенные синей аэрозолью, смотрят сквозь ржавые ворота. Дима, ее друг с детства, прыгает по крышам в
Марчелло, худощавый неаполитанец с привычкой теребить цепочку от часов, получает от Дона Риккардо конверт с фотографией информатора — пожилого мужчины в очках, торгующего газетами у вокзала. «Он знает про грузы из Марселя, — шепчет Риккардо, поправляя шляпу. — Убери его до рассвета». Марчелло молчит, сжимая конверт так, что костяшки белеют. Дома, в квартире с облупившимися обоями, Лючия гладит
В провансальской деревушке Сен-Клер пожилой винодел Анри Марсо спорит с дочерью Люсиль из-за продажи участка под отели. «Ты разве не видишь, как туристы топчут наши виноградники?» — хрипит Анри, разбивая глиняный кувшин о каменную мостовую. Тем временем итальянский рабочий Карло Феррари, переехавший из Турина, чинит черепицу на крыше кафе «Лаванда», украдкой наблюдая за ссорой. По вечерам он
Джунипер, 11 лет, живет в Парадиз-Хиллз с мамой, младшим братом Деннисом и дедом Джинки. Каждый вторник после школы она тренируется в подвале, превращенном в тренировочную зону: деревянные манекены с приклеенными пластиковыми глазами, полки с пыльными фолиантами. Джинки, в очках с треснувшей линзой, тычет посохом в стену, откуда вываливается слизняк-оборотень: «Опять забыла про щит? Хочешь, чтобы
Эдди, седой ветеран с татуировкой якоря на запястье, растит внука Вулфа в домишке с треснувшим крыльцом где-то под Сиэтлом. Утром Вулф, пятнадцатилетний парень в потёртой косухе, запирается в школьном туалете, чтобы спрятать когти — «Опять эти дурацкие рубашки с длинным рукавом», — бормочет он, слыша за дверью смех Томми, местного задиры. Дома Эдди чинит старый холодильник, который гудит, как
