Остин Мэйфилд переехал в дряхлый двухэтажный дом на окраине Санта-Барбары после того, как его выгнали с кафедры истории за «неакадемичные методы исследования». В гостиной пахло сыростью, а на кухне за плитой валялись обрывки газет 80-х. На второй день он наткнулся на коробку с аудиокассетами, подписанными «Э.К.», и запиской: *«Если нашли это, я, наверное, уже мёртв»*. Соседка Лиза, которая
В доме с облупившимися обоями и вечно шумящим холодильником Эллен толкается между бабушкой Карлотой, которая разговаривает с кактусом, и дедушкой Оскаром, коллекционирующим пуговицы от старых рубашек. Её старший брат, Джоэл, каждое утро позирует перед зеркалом в прихожей, поправляя челку: «Эй, Эллен, передай мне гель!» — кричит он, пока их мать, Донана, пытается вытащить из духовки подгоревший
Джейк, рыжеволосый бармен из Чикаго, переезжает в квартиру с тонкими стенами. Через дырку от гвоздя он слышит, как Лора, соседка-библиотекарь, спорит с котом: «Бакс, если ты опять порвешь шторы, я тебя в приют отправлю!» Вместо знакомства через приложение они начинают общаться через стену — передают чай, ругаются из-за громкой музыки. Однажды Джейк случайно встречает Маркуса, студента-медика, в
Маргарита приезжает в родной Пловдив после десяти лет жизни в Софии — её вызвал младший брат Никола, нашедший в старом доме письма от покойной матери. В гостиной, заваленной коробками с фарфором и пожелтевшими фотографиями 90-х, они натыкаются на ключ от заброшенного склада у реки Марицы. *«Ты даже не звонила, когда отец болел», — бросает Никола, разбивая случайно чашку с вензелем «Л.Т.»* —
Джимми Ковач, 28 лет, барабанщик-неудачник, моет посуду в баре *The Rusty Chord* в Кливленде. Его сестра Лиза, 25, с фиолетовым ирокезом, находит в подвале старую кассету с неизданными треками их отца — фронтмена местной группы 80-х. «Слушай этот риф, — царапает плёнку, — он же гений. Папка хотел, чтоб мы собрали новый состав». На кухне между ними встает холодильник с отклеившейся наклейкой
Лиора, худенькая девушка с выгоревшими на солнце волосами, каждый вечер пробирается через строительные заграждения на улице Нахлат-Биньямин. В рюкзаке – баллончики с краской, пачка сигарет «Дерех Эрец» и потрёпанный блокнот, где она рисует эскизы поверх списка покупок от матери. «Опять эти русские туристы у квартала Баухаус мешают», – бормочет она, разрисовывая треснувшую стену старой аптеки. В
Юми Хикита, 28 лет, бухгалтер в фирме по производству пластиковой тары в районе Ота, три дня подряд замечала странный металлический привкус во рту после утреннего кофе из автомата на станции Окусава. Тест купила в круглосуточном Lawson по пути с работы — две полоски проступили, пока она стояла в крошечной ванной с треснувшей плиткой, прижимая телефон к уху. «Такуми, — прошептала, услышав гудки, —
Лейла, с рыжими волосами до плеч и странным шрамом на запястье, работает ночным уборщиком в мадридском метро. Давид, механик из гаража на Calle de Toledo, замечает, как лампы мигают, когда она нервничает. «Ты… электрик?» — спрашивает он, когда она случайно задевает его руку, оставляя ожог в форме спирали. Она прячет лицо в капюшон и бормочет: «Не подходи ко мне ближе». Ее комната в хостеле
Лиза, приехавшая из Твери, устроилась горничной в московский отель «Изумруд». Каждое утро она развозила тележку с бельём по номерам, пряча в карман недоеденные шоколадки из мини-баров. В номере 407 Артём, задержавшийся из-за проблем с документами на стройку, бросил ей пачку купюр: *«Убери тут, да потише — охрана за стенкой спит».* Его прищур и запах дорогого парфюма заставили Лизу засомневаться,
Вена, 1848 год. Фридрих Штайнер, студент-медик с обожжёнными от типографской краски пальцами, прячет листовки под полом пекарни своей сестры Греты. «Опять *Der Volksruf* пахнет булочками», — усмехается Грета, разворачивая свежий экземпляр, пока в соседней комнате её муж-пекарь стучит лопатой по кирпичам печи. В кафе «Шперль» Фридрих спорит с Анной Хофман, дочерью фабриканта: «Твой отец платит
Юто Камия, 27 лет, каждое утро приезжает в токийское агентство на велосипеде с потёртым седлом. Его стол завален скриптами с пометками красным маркером — отмечает паузы для дыхания в старых киноплёнках. В соседней кабинке Сая Морисита, 19 лет, роняет наушники, пытаясь синхронизировать голос с движением губ актрисы из немого фильма 1920-х. «Слишком резко в конце, — хрипит Юто, поправляя очки, —
Лина копошится в старых письмах брата Никоса на кухне съёмной квартиры в Ретимно. На полу – карта Крита с пометками красным маркером: кружок вокруг заброшенного маяка возле Ханьи, крестик на рыбацкой таверне "Астериас". Она натыкается на фото 2016 года: Никос в рваной рубашке стоит у каменной плиты с треснувшим символом медузы. "Почему ты никогда не звонил *после* экспедиции?"
