Остап замечал, что в углах кухни снова появились мышиные экскременты. "Опять шерсть на полках", — бурчал он, вытряхивая кота Рыжика из корзины с картошкой. Марья, перебирая старые банки в сарае, нашла ржавую мышеловку — пружина была погнута, деревянная основа потрескалась. "До води протримо, ще послужить", — сказала она, заворачивая механизм в тряпку. Остап, чиня прохудившийся
Мелисса, Виктория и Линда, застрявшие в рутине лос-анджелесской жизни, случайно срываются в Кливленд после провала шоу Виктории. Их квартира над заброшенным пабом "The Rusty Anchor" пахнет старым деревом и жареным беконом. Мелисса, бывшая актриса мыльных опер, каждое утро спорит с барменом Джо из-за громкой музыки: «Ты хоть знаешь, что такое тишина в семь утра?» — кричит она, поправляя
Рэй Прайс ковыряется в раковине на кухне своего бруклинского дома, пока жена Дебби разбирает почту. Вода бьет из-под гаечного ключа, заливая пол. «Ты же говорил, что гуглил инструкцию», — бросает она, подсовывая под поток скомканное полотенце. Дочь Элли в наушниках тыкает в тост, жалуясь, что микроволновка снова воняет. Сын Грег просит пятьдесят долларов на экскурсию в музей, но Рэй
Йонас, студент-архитектор из Лейпцига, каждое утро покупает два капучино в пекарне на углу Эрнст-Леммер-штрассе — второй стакан для соседки Лии, которая вечно опаздывает на лекции в Bauhaus-Universität. Они обмениваются парой фраз у лифта в старом доме с треснувшими витражами: «Ты вчера опять оставила свет в ванной», — бурчит он, протягивая кофе. «Зато твой кактус жив только благодаря мне», —
Лора, медсестра из Брекенриджа, переезжает с дочерью Эмили в двухэтажный дом на Пайн-стрит — дешево из-за треснувших обоев и запаха плесени в подвале. Через неделю Эмили начинает шептаться с «воображаемым другом» Генри, а по ночам на кухне самопроизвольно включается старая радиостанция 40-х. «Мама, он говорит, я ему нравлюсь», — бормочет девочка, рисуя углем символы на стенах спальни. Лора
Чарльз-Хейден Сэвидж, бывший актер детективного сериала, каждый вечер жарит стейки на чугунной сковороде, пока не слышит крики из квартиры этажом выше. Оливер Путнам, режиссер-банкрот в бархатном халате, ковыряется в горшках с орхидеями на балконе и первым замечает полицейские огни у подъезда их дома на 86-й улице. Мэйбл Мора, в джинсовой куртке с выцветшими заплатками, рисует граффити в подвале
Фрэнсис, учительница литературы в старшей школе Бейкерсвилля, каждое утро заваривает кофе в треснувшей кружке с надписью *«Лучший педагог-1998»*. Ее уроки проходят в кабинете №307, где пахнет старыми книгами и лавандовым освежителем. После занятий она задерживается, проверяя сочинения о *«Гроздьях гнева»*, пока 17-летний Эндрю Картер не начинает задавать вопросы о Кафке. *«Вы вообще живете или
Сергей, слесарь с завода «Красный октябрь», в пятницу вечером сидел в гараже с Игорем, разнорабочим из соседнего цеха. Тот размахивал бутылкой «Жигулёвского» и доказывал: «Да брось ты эти гайки крутить! Вон в ДК место свободно — сделаем стендап, как в телевизоре. Люди платят за билеты, а мы хоть с женой на море съездим». Сергей ковырял отвёрткой зажигание своей «девятки», хрипло ответил: «Ты хоть
Максим, продюсер с потрепанным кожаным портфелем, вернулся в Киев после московского контракта. В съемочном павильоне на левом берегу он натыкается на Сергея, бывшего коллегу, который теперь рекламирует соки в эфире. «Слышал, твой сериал про козаков прогорел? — смеется Сергей, поправляя галстук с пятном. — У нас тут теперь только реалити». В кафе «Вернисаж» за углом от телецентра Катя, в фартуке с
На старом чердаке дома в Валенсии Лия находит потёртый блокнот с записями деда, Хавьера. Соседский парень, Висенте, ворчит, пока помогает разбирать коробки: *«Опять твои семейные реликвии — я тут третий час на цементной пыли сижу»*. В блокноте — схема подземных туннелей под рынком Меркадо-Сентраль и обрывок письма с фразой *«La clave está en el naranjo»*. На следующее утро Лия пробирается в
Марк, 22 года, в синем комбинезоне с мукой на рукавах, разгружает мешки с сахаром в подсобке парижской пекарни *Croissant de Lune*. Его сестра Эмма, 17, в рваных джинсах и с акварельными красками в волосах, тычет пальцем в счет за электричество: «Опять 200 евро. Папаша опять «забыл» прислать?» В холодильнике — три банки домашнего вишнёвого варенья и бутылка шампанского с надорванной этикеткой
Лиам, 27-летний бармен из Бруклина, каждую ночь записывает строчки в потрёпанный блокнот с кофейными пятнами. После смены он задерживается у заднего входа кафе *Java Hive*, курит дешёвые сигареты и спорит с Эмили — коллегой-художницей, которая рисует углём портреты посетителей. «Ты пишешь про дождь, как будто он тебя ударил ножом, — говорит она, разглядывая его последнее стихотворение. — Но ты же
