Андрей просыпается в палате с треснувшими обоями, в нос бьет запах антисептика. Медсестра, называя его «пациент 34», молча протягивает зеркало — на лбу швы, под глазами синяки. В коридоре его ловит женщина в мятом плаще: «Я Мария. Твоя жена». Она ведет его в квартиру на Подоле, где в шкафу висит мужская одежда не его размера. На кухне Андрей находит открытку с надписью «Вернись, Сашко»,
Сельма, рыжеволосая девочка двенадцати лет, жила с бабушкой Маргой в домике на краю деревни, заросшем плющом. Каждое утро она носила ведро с отрубями курам, а Марга, не выпуская из рук спиц, ворчала: «Не расплескай, последнее зерно в амбаре». По ночам Сельма просыпалась от шепота — будто ветер выговаривал её имя, — и видела во сне заросли папоротника, где серый валун с трещиной в форме глаза
Рикардо, бывший механик из Кампу-Гранди, загремел в камеру 3B тюрьмы на окраине Сан-Паулу после того, как в его грузовике нашли три ящика с украденными запчастями. Первую ночь он провёл, прислушиваясь к вою крыс за стеной и перепалкам охранников: *«Эй, новичок, спи или будешь чистить парашу зубами!»*. Утром сосед по камере, Марсело — коренастый парень с шрамом через бровь — сунул ему в руку
Рик валялся на диване, пульт от телевизора застрял между подушек. Услышав, что Бет и Джерри договорились о семейной терапии с доктором Вонг, схватил пробирку с зеленой жидкостью со стола: «Лучше стану огурцом, чем буду слушать эту хрень». Через секунду его одежда обвисла на полу, а из рукава выкатился зеленый овощ с лицом. Прыгнув в вентиляцию, он упал в канализацию, где собрал каркас из
Макс, бывший спецназовец, сидел в закопченном гараже на Оболони, разбирая «Макаров» с отпечатками масла на руках. Рядом Ира, взлохмаченная блондинка в потрепанной куртке, тыкала пальцем в распечатку с номерами машин: «Вчера этот серебристый Mercedes трижды кружил возле склада на Троещине. Документы проверил? Там печать кривая, как будто лепили пьяные». В холодильнике гудел мотор, на полке
В Ванкувере Кадзухиро Фудзиёси, курьер с потёртым рюкзаком и вечно запотевшими очками, развозит конверты между бандами Ист-Хейстингса. Его правила просты: не открывать груз, не задавать вопросов. Однажды в упаковке вместо пачки долларов — тело подростка в чёрном мешке. «Эмили, — стучит он по стойке бара *The Rusty Anchor*, — это чья шутка?» Барменша, вытирая пивную кружку, бросает: «Ты же знаешь,
Эмили Картер, библиотекарь из Портсмута, в пыльном углу архива наткнулась на переписку 1947 года между её покойной бабушкой Лилиан и норвежским моряком Эриком. В письмах упоминался тайник с документами о контрабанде оружия — его зарыли под старой ольхой у маяка, где теперь строили отель бизнесмен Грегори Брукс. «Если он найдёт эти бумаги, всё пойдёт под откос», — шептала Эмили, копая лопатой в
В деревне Булхэмптон Томас Торн, местный врач с потрёпанным медицинским саквояжем, постоянно сталкивается с семейством Грешем. Леди Арабелла, владелица поместья Грешемсбери, в разговоре с компаньонкой миссис Бакстер осуждает племянницу Торна, Мэри: *«Она смеет улыбаться моему сыну за чаем, будто не знает своего места»*. Мэри, работая в школе для бедных, прячет письма от Фрэнка Грешема, младшего
Игорь Петрович, 42 года, сантехник из Купчино, каждое утро начинал с заварки чая «Беседа» в потрескавшемся чайнике. Его квартира в пятиэтажке пахла сыростью и махоркой. В подъезде соседка Марина, студентка-химик, регулярно просила починить кран — «Опять течет, Игорь Валерьевич, прямо на конспекты!». Однажды, разбирая засор в трубах общежития на Бухарестской, он нашел письмо 1993 года от девушки
Эмили, в фартуке с пятнами от свеклы, перебирала коробку старых рецептов в подсобке паба «Старый дуб». На столе валялись обрывки записок её бабушки: *«Добавь тимьян в фарш, иначе котлеты будут сухими…»* Том, закатав рукава, принёс тушек кролика с рынка Боро. «Опять у Майкла скидку выпросил?» — Эмили не подняла глаз. «Сказал, если выиграешь конкурс на Портобелло-роуд, следующий заказ — бесплатно».
В Хьюстоне, 1969-й, инженер NASA Джерри Болт сидит за пультом с потёртой тетрадью, где карандашом помечены кривые телеметрии *Аполлона-11*. Кофе в его стильной оранжевой кружке остыл, но он всё равно отхлёбывает глоток, когда экран мигает красным. «Джерри, эти показатели выглядят как греческий алфавит», — бормочет коллега, Лиза Морроу, поправляя очки. Болт щёлкает переключателем: «Если мы не
Анна, 34 года, работает ночной медсестрой в больнице на окраине Нижнего Новгорода. Её дочь Лиза, 15, целыми днями сидит в однокомнатной хрущёвке, рисует чёрным маркером на стенах портреты без лиц. В холодильнике — пустые полки, кроме банки солёных огурцов и пачки сливочного масла с истёкшим сроком. «Мама, я в школу не пойду. Опять дразнят из-за куртки», — Лиза закутывается в старый плед с запахом
