Аки Ногизака, девушка с вечно спутанными волосами от заводского сквозняка, роняет палету с упаковками рамена в доке фабрики «Таканаси Фудз». Хирото, сын владельца в заляпанном мукой пиджаке, хватает её за рукав халата: *«Опять? Тысяча йен из твоей зарплаты — дешевле нанять робота»*. Она ковыряет треснувший лак на ногтях, бормоча: *«Роботы не умеют завязывать банты на коробках… как я»*. По
Люк, пятнадцатилетний парень с рыжим ежиком волос, торчащим из-под кепки *PSG*, целыми днями мотался между школой в Ле-Маре и кафе *La Brûlerie* на окраине Парижа. За стойкой он чистил старые кофемашины, пока хозяин Анри, ворча: *«Если разобьешь фильтр — вычту из зарплаты»*, пересчитывал мелочь из кассы. По вечерам Люк прятал в рюкзак объедки для бездомного пса у метро *Abbesses*, которого назвал
В Роттердаме, под шум дождя по жестяным крышам портовых складов, 19-летняя Лотте Ван дер Зан втискивает чип с трещиной в нейросетевой интерфейс. Её сосед по общежитию, Элиас Мейер, щёлкает жвачку и тычет в экран с мерцающими координатами: *«Амстердам-Централ, 03:15, тот же паттерн — три всплеска сигнала перед исчезновением»*. Они неделю крадут электричество из розетки прачечной, чтобы подпитывать
Эрик и Дезире перетаскивают коробки с посудой в гостиную старого фермерского дома. Младшая дочь, Дакотта, тычет пальцем в трещину на стене: «Там кто-то дышит». Мэдисон, подросток, ворчит, что в её комнате пахнет мокрым пеплом, но родители отмахиваются — «Это просто сырость, проветри». Ночью Эрик слышит скрип из подвала, спускается с фонариком, натыкается на ржавые детские игрушки — машинку с
Лена Шульц, инженер-электронщик с облупленным синим лаком на ногтях, торопилась на трамвай № M10 в Кройцберге. В кармане ее потертой ветровки жужжал старый Nokia — сообщение от напарника Йохана: *"Кран на Александерплац снова завис. Там третий датчик плавится, как шоколад"*. Она прикусила губу, поправляя очки, запотевшие от берлинского дождя. В кафе *"Zimtstreusel"* за углом
В селе под Житомиром шестнадцатилетняя Оксана копается в огороде, выдергивая сорняки с грядки моркови. Замечает у забора треснутый горшок с чёрным цветком — лепестки плотные, как кожа, а стебель покрыт шипами. Засовывает его в рюкзак, прячет под кровать. На следующий день мать, Марья, жалуется на мигрень: "Щось душить, ніби хмара в голові". Воздух в хате густеет, по стенам ползут тёмные
Мирослав, худрук полузаброшенного театра на Подоле, каждое утро начинал с протирания пыльных кулис тряпкой, пропитанной дешевым одеколоном. Его ассистентка Оксана, в растянутом свитере с пятном от кофе, перебирала костюмы в подсобке: *«Смотри, тут моль дыру продела — хоть новый спектакль про апокалипсис ставь»*. Денег не хватало даже на лампочки — вместо люстры висели три патрона с проводами,
Юкио, 24 года, в рваной куртке с остатками стройпорошка на рукавах, возвращался в однокомнатную квартиру в районе Синагава. Канаэ, его младшая сестра, 17 лет, сидела на подоконнике с потрескавшимся лаком на ногтях, грызла сухие спагетти из пачки. «Денег хватит только на лапшу через неделю», — бросила она, тыча вилкой в треснувшую тарелку. Он молча достал из кармана смятые купюры, пахнущие
В заброшенном архиве Новосибирска студент-историк Кирилл натыкается на письма 1952 года, адресованные некоей «Ларисе». Чернила выцвели, конверт пахнет табачным дымом. «Завтра отправят партию в шахту №17. Если что случится — скажи сыну, я не мародёр», — выводит дрожащая рука. Кирилл звонит одногруппнице Ане: «Смотри, тут про алмазные экспедиции. Твой дед же геологом работал — слышал что-то?» Аня
Линь Мэйшань, в розовом фартуке с пятном соевого соуса, размораживала пельмени в тесной кухне на 14-м этаже в Северном округе. Муж, Чэнь Вэйго, бросил на стол ключи: «Снова эти слухи про Ли Юэнь? Не лезь, а то квартплату нечем платить будет». В мусоропроводе Мэйшань нашла обрывок чека из клиники на улице Тунчхой — соседка покупала тест на беременность за два дня до исчезновения. Пока супруг
Кагами, сгорбившись над столом в кабинете на третьем этаже здания из желтого кирпича, тыкал карандашом в фотографию трупа. На груди женщины в парке Инокасира лежала ветка хиганбаны — лепестки алые, как запекшаяся кровь на её шее. "Цветы распустились на три дня раньше, чем в прошлом году", — бросил он Кисараги, которая разбирала в углу папки с делами 90-х. Та потянула сигарету, не
Цинь Мин склонился над телом крестьянина в полуразрушенном амбаре уезда Яньчжоу. Пальцы в льняных перчатках аккуратно приподняли обгоревший рукав — под кожей виднелись синеватые пятна. «Ли Вэй, — обернулся он к помощнику, — проверь колодец за храмом. Там должен быть кожаный мешок с медными монетами». Пока солдат тыкал шестом в мутную воду, Цинь Мин выцарапывал ножом кусок глины из-под ногтей
