Дед Игнат Мазаев, в рваном кардигане и кирзовых сапогах, каждое утро выходил проверять границу своего участка в деревне Подгорное. Соседи — семья Зайцевых: отец Виктор, мать Ольга, двое подростков — постоянно расширяли сарай, захватывая его землю. «Опять ваши доски на мою капусту легли! — хрипел Игнат, стуча палкой по забору. — Всю рассаду подавили!» Ольга, вытирая руки о фартук, бросала через
Карлос чинил мопед во дворе, когда Луис принёс письмо от кредиторов. «Снова пишут про долг Инес?» — Луис развернул конверт, потрёпанный по краям, и кивнул. Сестра Карлоса, Инес, работала на рыбном рынке в Барселоне — каждое утро её руки пахли чешуёй и льдом. Два месяца назад она заняла у местных 15 тысяч евро на операцию матери. Теперь в углу письма краснела пометка: *До 31 числа*. Карлос вытер
Антонио Гарсиа, тридцатидвухлетний бармен из Валенсии, каждое утро чистил снег у входа в «Красный маяк» — полуподвальный бар в Екатеринбурге с потрескавшейся вывеской. За стойкой он наливал клиентам дешёвое пиво, поправляя фартук с пятном от борща, и рассказывал офисным работникам про корриду, жестикулируя грязной тряпкой. «Ты тут как рыба в аквариуме без воды», — хрипел ему Вадим, водитель
Игорь Михеев, старший сержант с облупленными погонами, каждое утро проверял патроны в ржавой жестяной коробке. Его сослуживец, рыжебородый Семен Ковтун, чистил котлы от пригоревшей гречки, ворча: «Опять дождь — сапоги неделю не высохнут». На заставе в пяти километрах от китайской границы радио ловило только военные частоты да перебранки дальнобойщиков. Анна, медсестра из соседнего поселка,
Людмила, студентка-математик из Одессы, вшивает подкладку в шинель нитками, выдернутыми из портянок. Её подруга Маша, бывшая швея, смеется: «Ты ж в институте формулы щёлкала, а тут грязь да вши». На полигоне под Николаевом Людмила учится считать ветер перед выстрелом — капрал Кравченко бросает гильзу в ведро: «Снайперу одна жизнь — пока не дрогнул палец». В Севастополе, зарывшись в щебень
Сара, рыжеволосая девушка в потертом кожаном жакете, каждое утро подмешивала в кофе соседям щепотку сушеной лаванды — чтобы те меньше сплетничали. Ее домик на окраине Стоун-Крика с покосившимся крыльцом пах мятой и старыми книгами: под половицей на кухне она хранила мешочек с волчьим клыком и пожелтевший дневник матери. «Опять твои розы цветут в октябре?» — хрипел мистер Хендерсон через забор,
В Псковском крому, за толстыми каменными стенами, каменщик Игнат поправлял кладку, сбрасывая вниз обломки известняка. Воевода Борис Скуратов, в потёртом кафтане, кричал стрельцам: «Порох проверить, фитили не сырые ли!» — пока лазутчик из-под Нарвы докладывал о шведских пушках у реки Великой. В Новгороде кузнец Федот ковал ядра для пищалей, ругаясь на цены на железо: «Опять ладожские купцы цену
Артём застрял под брюхом меха-«Волка», вытирая масляные потоки с лица. Гайки из разобранного трактора валялись рядом — их пришлось стащить с соседней свалки в Чехове. «Двигатель опять клинит, если дашь полный газ», — крикнул он Лизе, которая ковыряла паяльником в блоке управления. Та фыркнула, поправляя заклеенный скотчем очки: «А ты не дёргай рычаги, как пьяный тракторист». За стеной ангара
Лето 1942-го, глухой разъезд в карельских лесах. Старшина Федот Васков, замученный ремонтом бараков и вечными жалобами на вшей, получает пополнение — пять зенитчиц: упрямую Риту Осянину, которая прячет под койкой фотографию погибшего мужа, болтливую Женю Комелькову с обгоревшими от зажигалок руками, тихую Соню Гурвич, таскающую в вещмешке томик Блока, деревенскую Лизу Бричкину в латаной юбке и
Лёха, шестнадцатилетний парень из Екатеринбурга, разгружает коробки в подсобке школьной библиотеки и натыкается на потрёпанный дневник 1943 года. Внутри — рисунки кулаков, схемы ударов и запись: *«Адольф, ты сломал нос не тому человеку»*. Вечером, заливая лапшу «Доширак» кипятком, он читает дальше: автор, ветеран-артиллерист Игорь Петрович, утверждает, что в окопах под Сталинградом встретил
Игорь Соколов, майор МВД, возвращался с ночной смены, когда на пустыре за гаражным кооперативом заметил перепаханную глину. Вместо старых покрышек — свежий асфальт. Утром в кабинете на Комсомольской, 14, лейтенант Гуров щелкал семечки: *«Там же стройотряд Широкова был, Игорь Валерьевич. Говорят, теплотрассу чинили»*. Соколов достал из кармана скомканную схему коммуникаций — ни одной отметки. Дома
Сергей, инженер-электронщик с обгоревшими пальцами от пайки, впервые увидел Лизу на станции «Проспект Мира» — она роняла ноты из потрёпанной папки с изображением Шопена. Подобрал листок с *Сонатой №2*, пробормотал: «У меня отец пластинку эту до дыр заиграл». Лиза, поправляя шерстяной шарф, ответила: «А мой сейчас в гараже «Жигули» чинит — тоже классику». Вечерами он чинил в хрущёвке магнитофон
