Алиса Громова, 19 лет, возвращалась с лекции в МАРХИ, когда серый «Лада» перегородил дорогу у метро «Бауманская». Мужчина в кожаном пальто с выцветшим шрамом на виске выхватил у нее телефон со сколотым экраном: **«Папаша твой долги не прощает. Скажешь спасибо, что не в Нефтеюганске морозить будешь»**. Ее затолкали в багажник, пахнущий бензином и старыми покрышками. В подвале на окраине Люберец,
Андрей Семенов, следователь с пятном ржавчины на пряжке ремня, нашел третье тело за неделю в подвале заброшенного хлебозавода на окраине Перми. Рядом с трупом — разбитый телефон «Нокиа» и пустая пачка «Беломора». Ольга Крылова, его напарница, втирала снег в куртку, пока изучала следы волочения: «Кровь тут впиталась в бетон еще до снегопада. Значит, тащили его в среду, когда ты с дочерью в цирк
Алиса в кедах с облупившейся краской сидит на ржавых качелях, упираясь пятками в землю. Рядом Максим, в серой толстовке с капюшоном, пинает пустую банку из-под «Тархуна». «Опять эти провода гудят… Как в детстве, помнишь?» — бормочет она, глядя на покосившуюся будку с разбитым стеклом. Он хмыкает: «Да, только качели скрипят сильнее». За спинами — гаражи с надписью «Здесь был Витя», лужи с
Игорь Громов, в прошлом сапёр, возвращается в захолустный городок под Нижним Новгородом, где воздух пахнет мазутом и ржавой водопроводной трубой. В квартире с облупленными обоями он находит письма от матери, которую не видел десять лет, — они валяются под кроватью рядом с пустыми бутылками «Столичной». На автовокзале к нему подходит Анна Седова в потёртой куртке, сестра его погибшего друга: «Ты
Денис, 23 года, копался в двигателе полуразобранного ВАЗ-2109 возле пятиэтажки в Люберцах. Из окна третьего этажа Лера, его соседка по общаге, кричала: «Опять масло на джинсы прольешь!» — бросая в него смятый пакет от «Доширака». Артём, бывший сварщик с татуировкой «Не верь» на костяшках, притащил ящик пива «Балтика» и начал рассказывать про стройку у МКАД, где ночью можно стащить медные провода.
Лера, московская художница в потёртых джинсах, привозит бойфренда Антона в деревянный дом отца под Рязанью. Николай Иванович, слесарь на пенсии, встречает их щами с сальцем на кухне, где облупившаяся краска соседствует с портретом Лериной умершей матери. «У тебя тут розетки болтаются, как зубы у старика», — морщится Антон, поправляя часы Tag Heuer. Лера молча подпирает скрипящую дверь кирпичом —
Сергей Михалыч, механик с обожжёнными пальцами, коптил в гараже за «Жигулями» шестой модели. Жена Ольга звонила каждые два часа: *«Сколько можно в этой консервной банке ковыряться? Машка сапоги просит, а у нас даже на хлеб…»* Он глушил телефон в ящике с гайками, вытирал ладонью масляные разводы на потрескавшемся экране. В углу гаража валялся старый двигатель от «Волги» — притащил с помойки возле
Иван застал Алексея у ларька с чебуреками на вокзале в Ростове — тот щурился от солнца, держа в руках потрёпанный чемодан с наклейкой «Одесса-Мама». «Ты ж клялся, что сюда ногой не ступишь», — Иван прикурил, отбрасывая спичку под мокрый брусчатый откос. Алексей потрогал шрам на виске, оставшийся после драки у заброшенного элеватора в ’14-м: «Билеты до Киева отменили. Опять». Они молча прошли мимо
Кася, дочь польского лесника, и Олег, сын донецкого шахтера, столкнулись в школьном коридоре за час до выпускного. "Ты опять в этих выцветших джинсах?" – фыркнула девушка, поправляя бант на выглаженной блузке. Олег швырнул рюкзак с болтающейся молнией на скамейку: "Лучше подумай, как из Львова до Кракова на попутках доехать". В актовом зале, где пахло старым паркетным лаком и
Гриша, пятнадцатилетний парень с облупленными сережкой в ухе, тащит из магазина пакет с хлебом и банкой тушенки. Его мать, Ольга, спит на кухне в халате с пятнами вина, пустые «Ятрань» валяются под столом. Сестра Катя, восемь лет, в рваных колготках, рисует на обоях фломастером кошку: «Гриш, я есть хочу». Он открывает консервным ножом банку, разогревает на газовой горелке. В подъезде сосед дядя
Сергей Малышев, автомеханик из пригорода Твери, коптит в гараже «Волгу» 1987 года. Ржавые ключи валяются в луже машинного масла, клиент нервно щелкает зажигалкой: «Ты ж говорил — три дня максимум». Сергей, вытирая руки ветошью, бросает: «Распредвал сломался, ищи новый. Или бери машину как есть — за полцены». Вечером у подъезда хрущевки соседка Мария Степановна сует конверт — долг за коммуналку.
Алиса, в чёрном кожаном пальтеце с дыркой на локте, приезжает к Артёму на «Мерседесе» в бизнес-центр на Тверской. В кармане у неё звонит старый Nokia — Макс, друг из общаги, пишет: *«Встретимся у «Камчатки»? Надо поговорить про твоего принца»*. Она игнорирует. В офисе Виктория, бывшая жена Артёма в строгом жакете, ставит чашку с трещиной на стол: «Ты — пятно на его репутации. Он вернётся, когда
