Ольга, учительница младших классов, жила с мужем Виктором в киевской хрущевке на Лесном массиве. Он торговал запчастями на Борщаговке, но после скандала с контрабандой двигателей кредиты накрылись медным тазом. Вечерами Ольга раскладывала тетради с сочинениями про «мою семью» на кухонном столе, заляпанном пятнами от борща, а Виктор глушил коньяк на балконе, бросая через дверь: *«Ты бы хоть
Оксана каждое утро подметала глиняный пол в хате, пока пятилетняя Лиза ковыряла ложкой холодную кукурузную кашу. За окном — село, зажатое между карпатскими склонами, где автобус ходил раз в три дня. "Тато привезет велосипед из города?" — Лиза тыкала пальцем в трещину на стекле, заклеенную серебряным скотчем. "Скоро, рыбко", — бросала Оксана, пряча в комод письма с итальянскими
Мелисса, Виктория и Линда, застрявшие в рутине лос-анджелесской жизни, случайно срываются в Кливленд после провала шоу Виктории. Их квартира над заброшенным пабом "The Rusty Anchor" пахнет старым деревом и жареным беконом. Мелисса, бывшая актриса мыльных опер, каждое утро спорит с барменом Джо из-за громкой музыки: «Ты хоть знаешь, что такое тишина в семь утра?» — кричит она, поправляя
Йонас, студент-архитектор из Лейпцига, каждое утро покупает два капучино в пекарне на углу Эрнст-Леммер-штрассе — второй стакан для соседки Лии, которая вечно опаздывает на лекции в Bauhaus-Universität. Они обмениваются парой фраз у лифта в старом доме с треснувшими витражами: «Ты вчера опять оставила свет в ванной», — бурчит он, протягивая кофе. «Зато твой кактус жив только благодаря мне», —
В дождь на проспекте Шевченко, 14, в хрущёвке с облезлым подъездом, Игорь Семенюк тащит на пятый этаж банку краски «Серебряный лис». Ему 34, бывший художник, сейчас малярит вывески. В квартире — копоть от папирос «Прима», холст с незаконченным портретом жены Нади. Она, в халате с пятном от борща, ставит на стол холодный холодец: «Деньги опять на кисти спустил? Вчера Сашка в школе кроссовки
Анна Петровна, 68 лет, каждый вечер ставит чайник на плиту в хрущевке на Ленина, 15, прежде чем сесть у окна с биноклем. В квартире напротив, через треснутое стекло, она замечает нового соседа — Дмитрия, 25 лет, который таскает коробки с виниловыми пластинками и гитарными усилителями. «Опять музыкант… Спать не даст», — бормочет она, поправляя выцветшую салфетку на подоконнике. На следующий день
Настя, ветеринар из Киева, приезжает в родное село после смерти отца. В старом доме, пахнущем сыростью и лавандовым саше из комода, она находит пачку писем от матери, умершей десять лет назад. За кофе в кафе «Совиний ліс», где потрескавшиеся стулья скрипят по полу, она сталкивается с Сергеем — бывшим парнем, который теперь чинит трактора и подрабатывает в местной клинике. «Твой отец просил
Лира Веллс, девятнадцатилетняя барменка в захудалом кафе *Drip & Dusk*, каждую ночь протирала стойку от кофейных разводов, пока не заметила на полу серебряный кулон в форме полумесяца. «Ты уронила?» — спросила она у парня в кожаной куртке, заказавшего эспрессо в три ночи. Он, представившийся Тео Марреном, отрицательно мотнул головой, но кулон исчез из ящика для чаевых на следующее утро. Лира
В промозглом ноябре Катя, пятнадцатилетняя школьница из спального района Подмосковья, ищет пропавшего брата Мишу. Следы ведут к заброшенной фабрике за рекой — там, по словам местного парнишки Витьки, «ледяные узоры на стенах сами растут». В рюкзаке у Кати — термос с чаем каркаде, пачка «Беломора» отца и потрепанный компас. «Ты уверена, что он не сбежал к той девчонке из 9 «Б»?» — Витька щурится,
Андрей, слесарь с завода в Кривом Рогу, каждый вечер заходил в полуразрушенный магазин за хлебом и тушенкой. Там он впервые заметил Катю — девушку в выцветшей куртке, которая перебирала консервы, бормоча: *«Опять ценники переклеили… Где тут дата срока?»*. Она приехала из села под Херсоном, рисовала граффити на бетонных заборах заброшенных цехов. После случайного разговора у прилавка он стал
Лиам, 27-летний бармен из Бруклина, каждую ночь записывает строчки в потрёпанный блокнот с кофейными пятнами. После смены он задерживается у заднего входа кафе *Java Hive*, курит дешёвые сигареты и спорит с Эмили — коллегой-художницей, которая рисует углём портреты посетителей. «Ты пишешь про дождь, как будто он тебя ударил ножом, — говорит она, разглядывая его последнее стихотворение. — Но ты же
Ануджа Шарма, 27 лет, бухгалтер в мумбайском офисе с трещащим кондиционером, сталкивается с Викасом Малхотрой, 32-летним наследником текстильной фабрики из Дели, на свадьбе двоюродного брата в Джодхпуре. «Ты тоже здесь, чтобы отчитаться перед роднёй?» – бросает она, вытирая пот со лба салфеткой с позолотой. Викас, поправляя часы Rolex, усмехается: «Папа хочет внуков, мама – снимки для Facebook. А
