Сергей Михеев, слесарь с обветренным лицом, приехал в деревню Горелово после десяти лет работы на севере. Заброшенный дом отца — прогнившие половицы, заросший бурьяном огород — встретил его запахом плесени. На третий день, разбирая сарай, он наткнулся на ржавый ведро с выцарапанными инициалами «А.К. 1947». Местный рыбак дядя Витя, попивая чай с брусникой на крыльце, буркнул: «Колодец за церковью
Айше втирает пятно от кофе на подносе, глядя, как Эмир в очередной раз заказывает турецкий чай у стойки. Его пальцы стучат по мобильнику — видимо, снова спорит с отцом о семейном бизнесе. *"Без сахара, как всегда?"* — бросает она, когда он садится у окна с видом на паромную переправу. Он морщит лоб, поправляя очки: *"Ты же знаешь — сладкое только в отчетах для клиентов"*. По
Аня Семенова, в рыжем пуховом платке и потрепанных кедах, тащит чемодан по лестнице общежития МГИК. Лифт снова сломан — соседка Лера, курящая на балконе, кричит: *«Не ори, я не сантехник!»*. Комната 305: узкая кровать, синие занавески с дыркой от сигареты, соседский ноутбук на столе, где крутят «Тату». Аня прячет под подушку фото мамы и банку соленых огурцов. В столовой, заливая чай в термос, она
В переулках старого Мумбаи 18-летний Рави, разносящий утренние газеты, натыкается на свёрток с испорченными документами около чайной лавки «Мама-Джи». Внутри – отчёт о выбросах химикатов в реку, подписанный менеджером корпорации «Сингх Индастриз» Амитом Шармой. «Эй, чай остывает!» – кричит владелица лавки, Сумитра, вытирая руки о передник в цветах. Рави прячет бумаги под потрёпанный велосипедный
Арадхия, 19 лет, торчит за прилавком семейного магазина специй в переулке возле рынка Кроуфорд. Каждое утро она пересчитывает мешки с куркумой, пока отец, Викас, ругается с поставщиком по телефону: *"Сантош, если ты пришлёшь ещё одну партию с молью, я тебе шею сверну!"* По вечерам она тайком рисует комиксы в тетради с обложкой, испачканной корицей. В четверг, когда дождь залил вывеску
Рагхав, худощавый парень в очках с потёртой оправой, толкается в очереди за молоком у лавки в переулке Пахари Дхирадж. Шивани, в синем сари с выцветшей каймой, роняет пачку учебников по математике — страницы раскрываются на грязном асфальте. *«Подожди, я помогу»,* — бормочет он, нагибаясь, но задевает её руку. Она отдергивает ладонь, пряча шрам на запястье: *«Не надо. Сама справлюсь».* Вечером
Радж Шарма, 22-летний механик из переулков Дадара, чинил старые «Марути» в гараже отца. Каждое утро он завтракал *пао-бхаджи* с матерью, слушая ее ворчание: «Хоть бы женился, а не с этими ржавыми коробками возился». По вечерам гонял на переделанном «Энфилде» по набережной Марин Драйв, обгоняя тук-туки. После стычки с местным криминальным боссом Викрамом Сетхи, который требовал «налог» за гараж,
В Мумбаи, на пыльной стройке возле рынка Кроуфорд, 24-летний Виран Малхотра в рваных джинсах таскает мешки с цементом. Его друг Раджу ворчит, закуривая *биди*: «Сколько можно? Хочешь сдохнуть к тридцати?». Вечером Виран возвращается в комнатку с протекающим душем, где мать растирает масалу для ужина. В это время Кашиш Шарма в особняке на Марин-Драйв примеряет пятое за вечер шелковое сари —
Миюки Сато, младший дизайнер в рекламной фирме "StarLine", каждое утро толкается в переполненном вагоне метро между станциями Сибуя и Синдзюку. Её стол завален эскизами упаковок для энергетических напитков, а в ланч-боксе — остатки вчерашнего омюрайса. Хирото Кадзивара, новый менеджер отдела, в первый же день поругался с ней из-за просроченного дедлайна: "Вы что, рисовали это
В Мумбаи, на улице, заваленной коробками со специями, 19-летний Радж каждый день открывал семейный магазин «Шарма Трейдерс» с отцом, Виджайем. Утром Виджай проверял счета, ворча: «Опять касса не сходится. Ты даже цифры запомнить не можешь?» Радж, пряча дрожь в руках, перекладывал пачки куркумы — накануне он стащил 500 рупий из ящика, чтобы купить сигареты друзьям. За стеной слышался гул
Сайладжа, в потёртом сари цвета индиго, каждый день к пяти утра мела ступеньки особняка Шарма в переулке Колабы. Ишани, в шелковом халате, спускалась к завтраку, тыкала пальцем в пятно на мраморном столе: «Опять *кофе* пролила? Или это пот с твоего лба?» — «Прости, мемсахиб, сотру», — бормотала Сайладжа, вытирая тряпкой разводы, пока на кухне подгорал *паратха* для её младшего брата. По вечерам,
Скэнха втирает тряпкой пол на кухне, пока мачеха Манджу лущит семечки на пластиковом стуле. «Соседи опять спрашивали, где твой отец, — бросает она, не глядя. — Скажи, уехал на заработки. Или стыдно, что дочь в рваных кедрах щеголяет?» Из соседней комнаты доносится хихиканье сводной сестры Шивани — та примеряет новое сари перед зеркалом. Вечером Скэнха перебирает потрепанную сумку: билет на
