Райский Париж (2024)

Эмиль, худощавый архивариус в очках с толстыми линзами, каждое утро протирал пыль с папок XIX века в подвале Лувра. Его коллега Софи, рыжая стажёрка в поношенном берете, находила его за этим занятием: «Опять зарылся в бумагах? Проверь каталог 1893 года — там пропала страница с пометкой *rouge*». На улице Дю Риволи, покупая круассаны у арабского торговца, они столкнулись с Марко — уличным художником, рисовавшим мелом портрет девушки с попугаем. «Ваш отдел купит пару моих эскизов для «восстановления исторического контекста»? — усмехнулся он, разминая пальцы в краске. Софи нашла в кармане пальто смятый билет на выставку санкюлотов 1794 года — кто-то подсунул его вчера, когда она чинила протекающий кран в женском туалете.

В подсобке за стеллажом с гравюрами Давида Эмиль обнаружил потертый саквояж с письмами на окситанском языке. «*Aquí es donde empieza el problema*», — пробормотал он, переводя строчку о «золоте Коммуны». Софи, разбирая коробку с конфискованными во время Революции пряжками для обуви, услышала в вентиляции скрип — словно кто-то тащил мешок по железной трубе. В 3:15 ночи, когда лифт в восточном крыле отключали, они спустились в заброшенный тоннель метро 1930-х. Фонарь Софи выхватил из темноты граффити: алхимический символ, поверх которого мазнули свежей охрой. «Их было трое, — прошептала она, касаясь пальцем ещё влажной краски. — Один левша». Наверху, у киоска с жареными каштанами, Марко дорисовывал на асфальте крылатую фигуру с лицом Эмиля.