Рюдзо Косака застрял на станции Саппоро, пока дождь хлестал по крыше, когда заметил Гундзё Сирахаму — парень в потёртой косухе настраивал гитару у вендингового автомата. «Эй, твой аккорд ля-минор кривой», — бросил Рюдзо, вытирая очки от капель. Гундзё фыркнул, но через неделю они уже репетировали в подвале джаз-клуба «Мирай», где пахло плесенью и старыми усилителями. Барабанщик Банри Накадзато
Катя приезжает в сибирский городок, где выросла, из-за письма сестры: отец после инсульта еле ходит, в квартире на улице Ленина, 15 треснули ступеньки подъезда, а на кухне пахнет застоявшимся борщом. В автобусе она вспоминает Мишу — десять лет назад он бросил институт, ушел в рыбаки, а теперь встречает её на пристани в застиранной куртке, пахнущей окунем. «Ты думала, я ждал?» — усмехается он,
Джейк, бывший военный, теперь чинит двигатели в гараже на окраине города. Каждую среду он встречается с Маркусом, учителем химии, и Карлосом, владельцем продуктовой лавки, в заброшенном скейт-парке за школой. Они курят, пьют дешевое пиво из жестяных банок и обсуждают, как следить за детьми. «Твой Эрик опять лазил через забор, — хрипит Карлос, вытирая крошки с бороды. — Моя София принесла
Артем, хирург из московской клиники на Ленинском проспекте, забежал в цветочную лавку возле метро «Университет» перед ночной сменой. Катя, продавщица в выцветшем фартуке с пятном от грунта, перевязывала букет хризантем. «Пионы есть?» — спросил он, снимая перчатку, чтобы достать кошелек. «Только георгины, но они в холодильнике — сейчас принесу», — кивнула она, задев рукой банку с водой. Через
Джозеф Джексон в гараже семейного дома в Гэри заставляет 8-летнего Майкла повторять шаги под метроном, пока тот не споткнётся о ящик с инструментами. «Сынок, или ты будешь идеальным, или тебя сожрут», — бормочет он, поправляя гитару с облупившейся краской. В 1983-м Майкл, уже в белом носовом платке, ссорится с режиссёром Джоном Лэндисом на съёмках «Триллера»: «Ты хочешь, чтобы я выглядел
Эмили, рыжеволосая няня из Небраски, устроилась через агентство в пентхаус на Парк-авеню к Саманте и Майлзу Грейсонам. Ее комната на третьем этаже пахла свежей краской, а из окна виднелись трубы метро — шум по ночам мешал спать. Саманта, в шелковом халате и с бокалом вина в руке, в первый же вечер оговорила правила: *"Дети не едят сахар после семи, Майлз не любит шума в кабинете"*. Пока
В Финиксе медсестра Елена Маркес замечает, как у пациента в синих хирургических маске и ссадинах на шее начинают вздуваться вены, становясь фиолетовыми. «Это не COVID», — бормочет она, тыкая пальцем в температурный график на планшете. Звонит бывшему мужу, эпидемиологу Полу Уиттекеру: «Ты посмотри анализы — лимфоциты падают, как после радиации». Пол отмахивается: «Опять твои фантазии, Лена». Через
Юки, студентка из Осаки, переезжает в ветхий дом в районе Хигасияма в Киото, доставшийся от бабушки. Пока разбирает коробки с потёртыми книгами эпохи Сёва, замечает шевеление в углу комнаты. Из-под татами с треснутым краем выползает пушистое существо с зелёной шерстью и лисьими ушами — Таматоэ. «Ты раздавила мою сушёную сардину!» — ворчит он, указывая на рассыпанные под циновкой рыбьи кости. Юки,
Ольга, в растянутом свитере с капюшоном, шаркает тапками по линолеуму в хрущевке на окраине Перми. С ночной смены в травмпункте — два спящих пациента с обморожениями, дежурный врач Семеныч, пахнущий тминной настойкой. В раковине лужа: кран с сорванной резьбой подтекает уже неделю. «Опять кисель вместо завтрака», — бормочет она, разминая затекшую шею, пока чайник гудит на конфорке. Сын Степан,
В Атланте эпидемиолог Елена Маркес, закусившая губу от напряжения, заметила всплеск аномальных результатов тестов в Чикаго — отрицательные превращались в положительные через 48 часов. Она позвонила Маркусу Риду, своему бывшему коллеге из больницы Святого Луки: «Ты видел образцы от 14-го? Там не просто ложные срабатывания. Кто-то завозит это через логистический хаб на Западном побережье». Тем
В старом отеле «Лорелей» на окраине Чикаго горничная Марси Рейес находит под половицей в номере 317 пачку писем 1927 года, адресованных некоей Эвелин. На вторую ночь она замечает в коридоре женщину в мокром платье, которая шепчет: *«Ты видишь меня?»* Марси, роняя ключи-брелок в форме совы, выдавливает: *«Да… но вы же умерли»*. В письмах – упоминания о ребенке, которого Эвелин прятала от
Майя врезается в Люка возле шкафчиков на втором этаже, рассыпая его конспекты по биологии. «Ты специально стоишь посреди прохода?» — бросает она, подбирая листок с диаграммой ДНК, испещренной его пометками красной ручкой. Он замечает, как ее кеды с выцветшими шнурками придавили угол страницы, и резко выдергивает бумагу: «Можешь не помогать, я сам». После уроков они случайно оказываются в одном