Елена Соколова, тридцать восемь лет, каждый вторник выносила мусор из квартиры 24 в пятиэтажке на окраине Подольска. В подъезде пахло жареным луком и дешёвым освежителем, а на лестнице соседка Ольга Петрова вечно оставляла мешки с бутылками. «Опять твой хлам на проходе!» — Елена пнула пакет, вытирая руки о фартук с пятном от борща. Ольга, в бигудях и махровом халате, высунулась из двери: «Сама
Ким Союль втирает спирт в ладони, пока двигатель судна грохочет под операционной. Рядом медсестра Ли Ханыль щелкает шприцем, выгоняя пузырьки воздуха: «В деревне на Мысе Дальнем двое детей с температурой. Говорят, кашель с кровью». Союль кивает, поправляет маску. На столе — рыбак с застрявшим крючком в ладони; в углу ржавый холодильник гудит, храня вакцины. Каждые три дня корабль бросает якорь у
Чи Ук, бывший прокурор с привычкой вытирать очки салфеткой перед допросами, сталкивается с Бон Хи — студенткой юридической академии, которую обвиняют в поджоге квартиры бывшего парня. Они пересекаются в здании суда на улице Сочхо: он случайно роняет папку с документами, а она, пытаясь помочь, проливает на них латте. «Теперь мне точно светит тюрьма», — бормочет Бон Хи, вытирая кофе рукавом
Ха Рам, девушка с ожогами на ладонях от подносов с кофе, каждое утро замечает черные тени вокруг пациентов в сеульской больнице "Сонгмин". Эти тени густеют перед смертью — так было с мальчиком из палаты 307, чьи кроссовки со светящимися шнурками она до сих пор находит под койкой. «Ты тоже их видишь?» — спросил ее однажды мужчина в промокшей черной куртке, стоя под вывеской супермаркета
Йо Хён живет в крохватой однокомнатной квартире в районе Мапхо — окна выходят на стену соседнего дома. По вечерам за стеной слышно, как соседка-студентка повторяет французские глаголы. После увольнения из издательства он подрабатывает репетитором, проверяя тетради в кафе с липкими столиками. Чон Арин, архитектор, каждое утро выгуливает рыжего кота Бокки по двору, где старухи сортируют мусор.
Лиен, 22 года, протирает пыль с семейного алтаря в двухэтажном доме на окраине Хюэ. Её пальцы задевают треснувшую рамку фото 1983 года — отец в военной форме, мать с букетом лотосов. Брат Хоанг, 19 лет, врывается с коробкой старых газет: *«Бабушка Нга опять заставила чинить кухонную полку. Говорит, иначе дух деда Тхая рассердится»*. В углу гостиной скрипит маятниковые часы с отколотой цифрой
Линь, 19 лет, переезжает из деревни под Фантхьетом в Ханой после смерти отца. Сумка с выцветшей тканью, билет на автобус с оторванным уголком — мать молча суёт в карман свёрток с клейким рисом. *«Ты не городская», — бросает старшая сестра Тху, разбирая посуду в кафе «Красный лотос», где Линь устраивается официанткой.* Утро начинается с вони пережаренного масла из кухни, вечера — с подсчёта чаевых
Эмили Картер, пятнадцать лет, каждое утро ехала в школу на автобусе №207 через серые улицы пригорода Бристоля. В столовой Сент-Джудс-колледжа, разливая чай из термоса, она случайно услышала, как повар Дерек мысленно проклинал сломанную плиту. «Ты тоже это слышишь?» — прошептал Джейк Моррис, новичок с гитарой за спиной, показывая, как его чашка дрожит на столе без прикосновений. К вечеру они уже
В Бруклине, на третьем этаже кирпичного дома с треснувшими подоконниками, Джейкоб Морроу копается в стопках книг с облупившимися корешками. Рядом — его сестра Миа, втирающая в ладонь смесь толченого ладана и соли, пока их друг Элиас Грэйвс щелкает зажигалкой над медной чашей. «Ты уверен, что в «Кодексе Лейдена» именно эти руны?» — Миа тычет пальцем в страницу с пятнами от вина. Джейкоб, не
Ми-Чжон, в потрёпанной кожаной куртке, каждый день проезжала на мопеде мимо закусочной *Ханян* в районе Хондэ, где продавали её любимые рыбные палочки в соусе гочудян. Её подруга Ю-На, вечно с наушниками в ушах, ждала её у школы «Сонгмин», дёргая за нитку на рукаве своей формы: «Опять опоздаешь на химию, и Чон-Хо опять будет орать про дисциплину». Ми-Чжон, разворачивая фантик от жвачки, бросала:
Антон, в рваной куртке цвета хаки, прячет пачку «Беломора» за отворот рукава. Его друг Олег, с татуировкой «Слава» на шее, разбивает яйцо о край печки в полуразрушенной хрущёвке под Донецком. «Опять свет вырубили», — бурчит Олег, помешивая консервированную тушёнку. Антон молча достаёт из рюкзака патроны, завернутые в газету с заголовком о переговорах в Минске. За окном — перепаханная воронками
Лера приезжает в Нижнеозёрск на автобусе с потёртыми сиденьями, пахнущим бензином и мокрым снегом. В кармане её джинсовой куртки зажат ключ от дома на улице Гагарина, 14 — одноэтажный сруб с покосившимся забором. Отец Николай, в засаленной спецовке с завода «Красный пролетарий», разогревает щи в алюминиевой кастрюле. «Мама просила передать тебе коробку», — бросает он, указывая лопаткой на шкаф с