Арте, дочь разорившегося аристократа, стоит на каменном мосту через Арно, сжимая потрёпанный альбом с зарисовками ангелов. Её мать, в чёрном платье с потускневшим серебряным поясом, швыряет в воду обгоревшие холсты: «Лучше выйди за кузнеца, чем позорить семью этими мазнёй!» Девушка ночует в заброшенной часовне, где крысы грызут её угольные палочки. Утром она пробирается в район мастерских у
Рикуо, 23 года, каждое утро разгружает коробки с лапшой в мини-маркете возле станции Сибуя. В обеденный перерыв он замечает девушку в потёртой куртке, кормящую стаю ворон у мусорных баков. «Они тебя запомнят, если давать им хлеб», — говорит Хару, протягивая ему кусок багета. Её рука дрожит, когда ворон с белым пятном на крыле пытается стащить булочку из кармана Рикуо. Вечером тот же день Рикуо
Оксана застала Лизу за рисованием на кухонной столешнице — розовые спирали гуаши въелись в пластик. «Сумку в школу собрала? Опять фломастеры по всему столу…» — бросила она, протирая тряпкой пятно от борща. Лиза, не отрываясь от скетчбука: «Ты ж сама сказала — мои вещи не трогать». За окном хрущевки на Оболони гудел мусоровоз, а на полу валялся рюкзак с оторванным брелоком-единорогом. Вечером
Каори, бывшая офисная работница из Токио, просыпается в пышном будуаре с резными ширмами и запахом сандаловых свечей. Её новое тело — Лилиана Амаги, дочь маркиза, чьи острые ногти впиваются в шёлк подушки, пока за окном кричат павлины. В зеркале — серебряные волосы до пояса и родинка под левым глазом, как в её любимой мобильной игре *Crimson Crown*. «Леди, принц Рен ждёт в восточном павильоне», —
Лиза, 27 лет, каждое утро выставляет меловую доску у кафе *Bean & Brush* в Бруклине. В четверг она заметила, что кто-то дописал к её надписи "Лучший латте в городе" миниатюрного дракона, держащего чашку. Эван, парень в потёртой кожаной куртке, позже заказал эспрессо и признался: "Драконы — мои соседи по съёмной квартире. Шумят по ночам". Он разложил на столике блокнот с
Ли Вэй, коренастый рыбак с шершавыми от сетей ладонями, каждое утро проверяет улов в деревянных ящиках на причале. Рыбы всё меньше — трескает ракушку о камень, бормочет: «Опять одни медузы… Чёртово течение сменилось». Его младшая сестра Сяо Мин, в потрёпанном желтом дождевике, тащит корзину с кальмарами для рынка: «Старик Чжоу сказал, вчера возле Чёрных скал косяк горбыля видел. Может, сменим
Оля засунула аптечный чек под стопку старых журналов на кухне, когда услышала скрип входной двери. Максим, в рубашке с расстегнутым воротом, рылся в бардаке возле вешалки, роняя на пол ключи и рекламные листовки. «Опять забыл, куда их запихнул?» — бросила она, вытирая руки о полотенце с выцветшим узором. Он промычал что-то про встречу с клиентами у фонтана на Контрактовой площади, но глаза бегали
В старом районе Мадрида, рядом с барахолкой Эль-Растро, Лина Мендоса замечает на стене дома трещину, светящуюся слабым синим светом. "Mira, Хавьер", — тычет пальцем в щель, но её друг-реставратор лишь хмыкает: "Грибок или проводка". На следующее утро трещина пересекает весь переулок Калле-де-лос-Фантасмас, невидимая с одной стороны. Лина ставит стул из своей тапас-бара так,
Катя приезжает в сибирский городок, где выросла, из-за письма сестры: отец после инсульта еле ходит, в квартире на улице Ленина, 15 треснули ступеньки подъезда, а на кухне пахнет застоявшимся борщом. В автобусе она вспоминает Мишу — десять лет назад он бросил институт, ушел в рыбаки, а теперь встречает её на пристани в застиранной куртке, пахнущей окунем. «Ты думала, я ждал?» — усмехается он,
Артем, хирург из московской клиники на Ленинском проспекте, забежал в цветочную лавку возле метро «Университет» перед ночной сменой. Катя, продавщица в выцветшем фартуке с пятном от грунта, перевязывала букет хризантем. «Пионы есть?» — спросил он, снимая перчатку, чтобы достать кошелек. «Только георгины, но они в холодильнике — сейчас принесу», — кивнула она, задев рукой банку с водой. Через
Ольга, в растянутом свитере с капюшоном, шаркает тапками по линолеуму в хрущевке на окраине Перми. С ночной смены в травмпункте — два спящих пациента с обморожениями, дежурный врач Семеныч, пахнущий тминной настойкой. В раковине лужа: кран с сорванной резьбой подтекает уже неделю. «Опять кисель вместо завтрака», — бормочет она, разминая затекшую шею, пока чайник гудит на конфорке. Сын Степан,
Майя врезается в Люка возле шкафчиков на втором этаже, рассыпая его конспекты по биологии. «Ты специально стоишь посреди прохода?» — бросает она, подбирая листок с диаграммой ДНК, испещренной его пометками красной ручкой. Он замечает, как ее кеды с выцветшими шнурками придавили угол страницы, и резко выдергивает бумагу: «Можешь не помогать, я сам». После уроков они случайно оказываются в одном
