Сани Санскари и Тулси Кумари (2025)

Санскари Сани в свои двадцать четыре уже знал, что его жизнь — это храмовая лавка отца на узкой улочке Варанаси, запах сандаловых палочек и рисовый прасад по расписанию. Его день изменился, когда он понес чинить замшелые ступени у гхата и столкнулся с Тулси, которая спускалась к воде с медным лотком, полным жёлтых бархатцев. «Акшат рассыпал», — буркнула она, не поднимая глаз, собирая цветы с мокрых камней. Сани молча поднял один бархатец и протянул ей. Она взяла, и её пальцы в тонких серебряных кольцах коснулись его ладони, испачканной цементом.

После этого он стал «случайно» оказываться у реки в шесть утра, когда Тулси, дочь владельца небольшой швейной мастерской, совершала пуджу. Он подносил ей цветы, которые покупал у слепого торговца у Лалиты Гхата, а она однажды всучила ему тёплую самсу, завернутую в газету. «Мама сделала лишние», — сказала она, отвернувшись. Их разговоры — о цене на чечевицу, о назойливом соседе с его громкой колонкой — прерывались долгим молчанием, пока они смотрели на Ганг. Всё рухнуло, когда отец Сани, Прашант Джоши, увидел, как его сын носит корзину с бельём для мастерской Тулси. «Мы — брамины. Наши руки для молитв, а не для чужого тряпья», — его голос был тихим и острым, как лезвие. В тот вечер Сани, сжимая в кулаке высохший бархатец, впервые хлопнул дверью семейного алтаря, а Тулси, стирая в дворике, смотрела на его окно, за которым не горел свет лампадки.