Струны души (2025)

Элайза Картер, 28-летняя скрипачка из Чикаго, каждое утро начинала с репетиций в сыром подвале своего пятиэтажного дома на Хомстед-стрит. Вечера она проводила за стойкой кафе «Блюз Бин», протирая кружки с потёртыми ручками. Бариста Джейк, парень с татуировкой кобры на запястье, подмигивал ей, когда она напевала фрагменты из концерта Сибелиуса. «Картер, замурлычешь этот мотив ещё раз — вымоешь все блендеры вручную», — бросал он, вытирая пенку с кофемашины. «Попробуй, — парировала Элайза, — я уже три прелюдии Шопена отыграла на грязной посуде». Всё изменилось, когда в её почтовый ящик с отваливающейся дверцей залетело письмо от Нью-Йоркского филармонического оркестра: «Прослушивание 14 ноября. Зал Стерн. 10:00». Она уронила поднос с эспрессо, обжигая пальцы. «Эй, осторожнее! — заворчал клиент в ковбойской шляпе. — Мой ботинок не сцена для вашего концерта».

Соседка Мия, пианистка из квартиры 3B, глушила ночами джаз, пока Элайза корпела над этюдами Паганини. «Опять не спится? — спросила Мия, врываясь к ней с бутылкой «Мерло» после полуночного стука в стену. — У тебя там Шопен или твой вечный Шуберт?» — «Монк, если точнее. Хочешь присоединиться?» Элайза отказалась — завтра звонок матери. «Ты всё ещё возишься с этими скрипками? — слышала она через помехи. — В твоём возрасте я вторую ипотеку выплатила». «А я третью сонату Бетховена выучила, — отвечала Элайза, глядя на трещину в потолке. — Не всё меряется деньгами, мам». За неделю до отъезда она репетировала в парке Линкольна, где подростки били в баскетбольное кольцо, а бездомный с гитарой подпевал её «Цыганским напевам». В день прослушивания, протискиваясь между таксистами у Карнеги-холла, она сжала футляр со скрипкой — подарок отца, который когда-то чинил её струны канцелярским скотчем.