1942 (1 сезон)

Весна 1942-го, ранняя, с промозглым ветром и хлюпающим под ногами снегом. В лесу, знаешь, как бывает — тишина, да не спокойная. Затаились партизаны Гришиного отряда. Ну, если это вообще можно назвать отрядом... Их там — кот наплакал. Сам Гришка, Муха — тот ещё шутник, парочка деревенских мужиков да двое красноармейцев, которые в прошлой жизни, кажись, сапоги чистили. Зато баб, стариков да ребятишек — тьма. В деревню-то не вернёшься — кругом каратели шныряют. Эсэсовцы с их выутюженными мундирами да латышские прихвостни — ох, и звери же!

Григорий с Дашкой в землянке ютится — греются, как могут. А Алёнка... Эх, Алёна. Смотрю на неё — сердце ноет. Совсем закрылась, словно ракушка. То ли ещё хуже — как та береза надломленная: стоит, да только трещит на ветру. Муж её — сволочь — с другой сбежал ещё до войны, а новый-то, в кого влюбилась, оказался предателем. Ну как после этого людям верить? Ходит, бывало, по лагерю — тенью, глаза в землю. Ребятишки к ней льнут, а она их гладит по головам молча. Словно боится, что и они исчезнут.

А вокруг лес — и друг, и тюрьма. Сосны шепчут что-то на своём, вечном. То ли утешают, то ли смеются над нами: мол, перезимовали, а что дальше? Еды — в обрез, патроны на исходе, но костёр гасить нельзя — дымок хоть какую-то надежду даёт. Интересно, они там, в далёких штабах, хоть представляют, как это — спать под вой волков, просыпаться от каждого хруста ветки? Война войной, а жизнь-то... она тут, в промёрзлых шинелях, в дрожащих руках, что сухари делят на крохи.